— А мне всегда говорили, что Валентино — педик! — фыркнул молодой человек со студии «Парамаунт».
Марион нахмурилась.
— К твоему сведению, Джек, — сказала она ему, — Руди Валентино был настоящим мужчиной. И благородным к тому же. Не бегал за каждой юбкой!
— Кое-кто мог бы брать с него пример, — поддержала Марион Конни с презрительной усмешкой, которой отшивала на экране своих женихов в фильме «Нетерпимость».
— Но так же говорят! — стал оправдываться молодой человек со студии «Парамаунт».
— Другие пусть говорят что хотят, — сказал Кларк Гейбл, поднимая голову от карт. — А ты помни, что о покойниках говорят только хорошо или вообще ничего… Ты будешь играть или нет?
Тем временем миссис Брайс вроде бы пришла в себя и встревоженно уставилась на Льюиса.
— Мистер Кенсингтон, — заявила она низким, утробным голосом. — Чучхе сообщила мне, что вы человек, которому не суждено обрести покоя.
— Неужели? — Льюис начал нервно озираться по сторонам.
— Чучхе чувствует, как с вами пытается поговорить астральный дух чьей-то души, но вы плохо воспринимаете тонкие космические вибрации и не слышите его.
«Пусть позвонит тебе по телефону!» — беззвучно поддразнил я Льюиса.
— Вот так всегда, — развел руками Льюис. — Все тонкое мне не по зубам. Я слишком груб и не способен воспринимать даже толстые космические вибрации.
Какие еще космические вибрации! Я прекрасно понимал, что вытворяет эта стерва. Она была типичной шарлатанкой. Стоило ей узнать хоть что-то о человеке, как она тут же придумывала о нем какую-нибудь страшную историю и начинала ее излагать, внимательно следя за реакцией своей жертвы, чтобы по ходу дела корректировать повествование. Сейчас ей было достаточно узнать о том, что стоявший перед ней с разинутым ртом Льюис работал когда-то с Рудольфом Валентино. Впрочем, я не сомневался, что она скоро потеряет интерес к такой на первый взгляд мелкой сошке, как мой дорогой Льюис.
— Чучхе видит мужчину. Стройного смуглого мужчину, — продолжала миссис Брайс, со зловещим видом сверкая глазами. — На нем восточные одеяния…
Марион залпом осушила свой коктейль.
— Миссис Брайс, вон Грета Гарбо, — сказала она. — Грете наверняка очень нравятся ваши книжки.
Миссис Брайс тут же перестала вращать глазами и начала оглядываться по сторонам.
— Грета Гарбо?! — воскликнула она и тут же двинулась прямо к актрисе, прозванной Застывшим Пламенем, повернувшись к Льюису спиной и не обращая внимания на Чучхе, рвавшуюся к нему изо всех сил с оскаленными клыками. Узрев миссис Брайс с собачками, Грета Гарбо сжалась в кресле. — Да, «ясновидящей» явно был нужен кто-то поважнее Льюиса!
Я так и не узнал, как протекал телепатический контакт Чучхе с Гретой Гарбо, потому что в этот момент услышал где-то наверху лязг бронзовых дверей и скрежет шестерен. К нам — с некоторым опозданием — спускался самый важный человек в этом доме.
Подобравшись бочком к потайной двери в стене, я почувствовал, как у меня пересохло во рту и вспотели ладони. Неужели и Мефистофель так же нервничает, предвкушая очередную сделку?!
Лифт с негромким стуком остановился. Потайная дверь беззвучно скользнула в сторону. Ни одна живая душа не заметила, как в зале появился Уильям Рэндольф Херст собственной персоной. Льюис его тоже не заметил, потому что снова отплясывал чарльстон с Конни Толмедж. Вот так и вышло, что только я обратил внимание очень высокого пожилого человека, скромно севшего в углу.
Клянусь, у меня от чего-то побежали мурашки по коже. Пару недель назад Уильям Рэндольф Херст отпраздновал свое семидесятилетие. У него были седые волосы и грузное старческое тело, но в его осанке по-прежнему чувствовались сила и уверенность в себе.
Он тихо сидел в углу и наблюдал за гостями, резвившимися в его огромном зале, а я незаметно следил за этим человеком, создавшим современную журналистику и построившим благодаря своей решительности и неистощимой энергии финансовую империю, включавшую газеты, журналы, кинематограф, радио, шахты и бесчисленные ранчо. Херст назначал удобных ему президентов страны так, словно они состояли у него на службе. Он безжалостно принуждал окружающих вести игру по его правилам. Он устанавливал собственные нормы морали. И все же сидевший в углу человек казался мне подавленным, его странные бездонные глаза потухли.
Знаете, кого он мне напомнил? Громилу из какого-то нестрашного комикса. Огромного, как гора, грозного на вид и при этом печального.
Херст напомнил мне еще кое-кого, но об этом мне совсем не хотелось думать…