Я кивнул, и некоторое время царило молчание. Наконец я снова заговорил:
— Не забывайте и о сердечных делах, — предупредил я Херста. — Если у человека есть люди, к которым он привязан, то чем дольше он живет, тем больше вероятность, что с ними может случиться нечто такое, от чего ему будет очень и очень больно. Подумайте об этом как следует, мистер Херст!
Медленно кивнув, Херст наконец опустил глаза.
— Это было бы особенно тяжело для человека с прочными семейными связями, — сказал он. — У каждого человека должны быть такие связи. Но многое в мире происходит не так, как надо бы, мистер Дэнхем, — хоть я и не знаю почему…
Что он имеет в виду? Может быть, ему хочется более близких отношений с сыновьями?… Задавая себе эти вопросы, я напустил на себя понимающий вид.
— А что до любви, — немного помолчав, продолжал Херст. — То есть вещи, с которыми приходится смириться. Это неизбежно. Любовь и боль шагают рука об руку.
Может, Херст сожалеет о том, почему Марион не желает ради него бросить пить?
— Любовь невечна, и от этого тоже бывает больно, — заметил я, и Херст снова поднял на меня глаза.
— Слишком долгая любовь тоже причиняет боль, — сообщил он мне. — Но, уверяю вас, я умею терпеть.
Что ж, Херст правильно ответил на все вопросы, и я поймал себя на том, что поднял руку, чтобы погладить себя по бороде, которой раньше щеголял.
— Трезвый взгляд на вещи, мистер Херст, — сказал я. — Теперь давайте обсудим условия.
— Сколько вы мне еще дадите? — тут же взял быка за рога Херст.
— Двадцать лет, — ответил я. — Плюс-минус год или два. Какой огонь вспыхнул в глазах Уильяма Рэндольфа Херста!
А я-то чуть не забыл, с кем имею дело.
— Двадцать лет?! — презрительно фыркнул он. — Мне же только семьдесят. У меня был дед, который прожил до девяносто семи! Да я и без вас проживу еще двадцать лет!
— С таким сердцем, как у вас, не проживете. И вы это прекрасно знаете, — парировал я.
Херст поморщился и нехотя кивнул:
— Ну ладно. Двадцать так двадцать… Если вы на большее не способны! Что вы хотите взамен, мистер Дэнхем?
— Две вещи, — ответил я, подняв два пальца. — Компания хочет, чтобы вы предоставили ей право время от времени хранить кое-что в вашем замке. Ему ничего не будет угрожать. Речь идет не о контрабанде, а о книгах, картинах и других произведениях искусства, которые могут погибнуть, если будут храниться в менее защищенном месте. В известном смысле мы просто будем пополнять ваше собрание.
— Значит, моему дому не суждено погибнуть? — с мрачным удовлетворением на лице спросил Херст.
— Да, — ответил я. — Это творение ваших рук значительно вас переживет.
Услышав это, Херст осторожно опустил собачку на пол, встал и ушел в другой конец кабинета. Когда он наконец вернулся, на его губах играла едва заметная улыбка.
— Ну хорошо, мистер Дэнхем, — сказал он. — А что вы еще хотите? Что-нибудь невыполнимое?
— Вы должны внести в ваше завещание кое-какие новые пункты, — сказал я. — Тайно предоставить моей Компании право распоряжаться некоторыми из ваших активов. Немногими, но совершенно определенными.
Услышав это, Херст так свирепо усмехнулся, что я невольно задрожал. У меня покрылся испариной лоб, взмокла рубашка под мышками.
— Эта ваша Компания, кажется, считает меня полным дураком? — по-прежнему улыбаясь, спросил Херст.
— Вы повели бы себя, как дурак, если бы согласились на ее предложение, не задавая никаких вопросов, — улыбнулся я в ответ, с трудом подавив желание броситься наутек. — Компании не нужны ваши деньги, мистер Херст. Вы можете оставить все вашей жене и детям. Завещайте Марион сколько хотите. Пусть она ни в чем не нуждается. Условия Компании никоим образом не ущемят интересы ваших наследников. Вы должны понимать, что речь идет о том, что принесет реальную выгоду лишь через пару сотен лет. Сейчас, в 1933 году, это может казаться сущим пустяком, но в далеком будущем это станет бесценным. Вы понимаете, что я имею в виду?
— Скорее всего, да, — сказал Херст и, поддернув брюки, уселся в кресло. Такса прыгнула ему на колени.
Радуясь тому, что Херст перестал сверлить меня взглядом, я поспешно продолжал: