— Я агент по поиску талантов, не финансист.
— Агент по поиску талантов — что ж, это тоже можно будет использовать. Вы должны знать, кто в ближайшие тридцать лет станет известным актером или актрисой. И мы будем первыми выходить на них. Будем подписывать с ними эксклюзивные контракты. Через десять лет мы станем первыми в кинобизнесе!
Он быстро подошел к столу, поставил передо мной стакан и наполнил его.
— Знаете, если бы вы мне не сказали, я и не подумал бы, что вы не простой официант. Вы и сами неплохой актер, так ведь? Умеете менять внешность. Яго, нашептывающий мне на ухо. Прекрасно, это тоже можно использовать. И не говорите, Детлев, что в будущем нет таких моментов, которых и вы хотели бы избежать. Вот ваш шанс. Мы можем вместе распрощаться с чарльзами кернерами этого мира, а еще лучше, добиться успеха в их мире и утереть им нос!
Это было что-то новенькое. Мне и раньше оказывали сопротивление, велели убираться прочь, часто я сталкивался с паникой и неверием. Но еще никогда намеченный нами кандидат не пытался уговорить меня самого сменить эпоху.
И самое главное, в словах Уэллса было немало здравого смысла. Если бы я смог доставить его в будущее, то существенно поправил бы свои дела, но этому, похоже, не суждено было случиться — не очень-то он рвался туда. А все, о чем я говорил ему: отсутствие родственных связей, сложности с работой, мрачные перспективы — все это можно было с успехом применить и ко мне в 2048 году. А из будущего никто никогда не сможет прибыть сюда за мной, даже если захочет. Буду иметь возможность делать фильмы с Орсоном Уэллсом, а потом и без него.
Я, не отрываясь, смотрел на коробку с «Эмберсонами», стоявшую на столе. Пробовал урезонить себя. Ведь мне была известна биография Уэллса. Да, его оставляли близкие и друзья, но когда ему было нужно, он использовал, а потом бросал самых преданных друзей. Любовь он признавал лишь на своих условиях.
— Спасибо за предложение, — ответил я. — Но я должен вернуться. Поедете со мной?
Уэллс сел рядом. Улыбнулся.
— Думаю, вам придется сказать своему начальству, или кто там вас послал, что я оказался крепким орешком.
— Будете жалеть.
— Увидим.
— Я и так уже знаю. Я ведь показал вам.
Уэллс помрачнел. И сказал каким-то отстраненным голосом:
— Да, это было очень интересно. Но больше нам с вами говорить не о чем.
Итак, провал. Я очень хорошо представлял, что меня ждет по возвращении. Оставался один-единственный шанс для спасения репутации.
— Тогда, если не возражаете, я возьму с собой это. — И я потянулся через стол к коробке с «Эмберсонами».
Уэллс на удивление прытко ринулся вперед, выхватил коробку прямо у меня из-под носа, прижал ее к себе и сказал, покачиваясь на ногах:
— Нет.
— Ну же, Орсон. Почему не отдать нам фильм? Спустя сто лет после просмотра изрезанного фильма в Помоне никто так и не видел вашего шедевра целиком. Это Святой Грааль среди утраченных фильмов. Почему вы не хотите отдать его миру?
— Он мой.
— Но если вы его отдадите, он все равно останется вашим. Вы же снимали его, чтобы им восхищались люди, чтобы он тронул их сердца. Подумайте о…
— Я скажу вам, о чем следует думать, — прервал меня Уэллс. — Думайте вот об этом.
Он взял коробку за тонкие проволочные ручки, развернулся, замахнулся ею, как метатель молота, и выбросил за борт. При этом он споткнулся и еле удержался за поручень борта. В лунном свете коробка взлетела в воздух и, с плеском упав в воду, тут же исчезла.
Когда в квартиру пришла Мойра, я работал с видеоредактором. Она даже не постучала в дверь, она вообще никогда этого не делала. Я допил остатки джина, задержал на экране изображение Анны Бакстер и повернулся на стуле в сторону Мойры.