Женщина, просившая подаяние в подземке, припоминала, как некогда уплетала булочки с крабами и хреном на каком-то причале в Чесапикском заливе. Мужчина, что зажигал газовые рожки в театральном квартале, вспоминал, как вытащил баночку консервированных бобов из самой середины пирамиды, выложенной в супермаркете, — и ощутил забавную гордость, когда остальные баночки остались стоять на местах. Андреас Андреопулос, программист, все сорок лет своей взрослой жизни сочинявший компьютерные игры, вспоминал, как прыгал под деревом, чтобы сорвать листочек, как открыл модную лавочку, где можно было понюхать издающих аромат насекомых, и еще — как однажды он написал свое имя на боку запотевшей пивной кружки. Эти малозначительные воспоминания постоянно вертелись в его мыслях, настолько перевешивая все остальные, что впору было задуматься, — а не в них ли состоял весь смысл прожитой жизни?.. Иногда Андреас подумывал о том, чтобы объединить их в автобиографию, — только эти мелочи, а о работе и семье даже не упоминать… Автобиографию он собирался писать от руки на нелинованной бумаге. К компьютеру он больше прикасаться не намеревался.
А еще в городе были места, где собирались такие толпы народу, что невозможно было двинуться с места, не задев чью-нибудь руку, или бедро, или брюшко. По мере прибытия мертвецов таких уголков становилось все больше. Не то чтобы в городе перестало хватать места для всех обитателей, — просто, если людям хотелось собраться вместе, это происходило в конкретных точках, и толпы все время росли. Те, кто дорожил своим уединением, научились их избегать. Если же они хотели непременно посетить открытую площадь в районе памятников или фонтаны в квартале неоновых огней, — им пришлось бы ждать, пока население оскудеет. Такое обычно происходило во время войны, голода или эпидемий.
Парк возле реки, несомненно, был самым оживленным из всех посещаемых и многолюдных мест в городе. Там имелся ряд белых павильонов и длинный газон с настоящей живой травой. Вдоль дорожек продавались воздушные змеи и прохладительные напитки, а нагромождения валунов делили берег на множество аккуратно закругленных бухточек. Как-то раз из одного павильона вывалился мужчина с длинной седой бородой и пышными белыми волосами и побрел сам не зная куда, наталкиваясь на прохожих. Всем, кто видел его, сразу стало ясно, что он только-только совершил переход. Он рассказал, что при жизни был вирусологом. Последние пять дней ему пришлось карабкаться по ветвям гигантского клена, так что одежда вся пропиталась сладким соком и липла к телу. Кажется, он полагал, что и все бывшие в парке лазали с ним вместе по дереву. Когда кто-то спросил его, как же он умер, он тяжело вздохнул и долго молчал, прежде чем ответить:
— Это верно, я помер… Спасибо, напомнили, а то я без конца забываю. Все-таки они сделали это, сукины дети! Нашли способ, как все похерить… — Выдрал из бороды сгусток кленового сока и поинтересовался: — Эй, а заметил кто из вас это мерное буханье в древесном стволе?..
Вскоре после этого город и начал запустевать.
Однокомнатный офис «Листка новостей и размышлений Л. Симса» помещался в одном из старейших городских зданий, сложенном из темного, как шоколад, кирпича и больших блоков серебристого гранита. С верхних этажей шпалерами свисал бледно-желтый мох, достигая козырька над входной дверью. По утрам Люка Симс принимался крутить свой мимеограф, и солнце щедро лилось в комнату сквозь эти полотнища мха, окутывая все теплым сиянием, густым и желтым, как масло. А временами, когда Люка смотрел в окошко на город, ему казалось, будто он смотрит сквозь стену вянущего леса.
К семи часам он обычно успевал отпечатать несколько тысяч экземпляров своего листка и нес их в кафе у реки, чтобы вручать прохожим. Ему нравилось думать, что каждый, кто брал у него газетку, прочитывал ее и потом передавал кому-то другому, чтобы и тот в свою очередь поступил так же… Правда, он знал, что так происходило далеко не всегда. По дороге домой он обязательно замечал хотя бы несколько экземпляров своего листка торчащими из мусорных баков, и бумага уже жухла на солнце. Тем не менее, заглядывая в кафе, он обязательно видел двадцать-тридцать людских голов склоненными над последним выпуском «Листка Симса». Последнее время он писал все меньше статей о городских событиях и все больше — о мире живых, черпая сведения из интервью с новоприбывшими. Большинство из них составляли жертвы так называемой эпидемии. Люка подметил: эти люди необычно часто моргали, щурились и терли глаза. Оставалось гадать, было ли это следствием той напасти, что свела их в могилу.
Каждый день Люка видел сквозь витрину кофейни одни и те же лица. СОТНИ ЖЕРТВ ВИРУСА В ТОКИО! — сообщали заголовки «Листка». — НОВЫЕ ЦЕНТРЫ РАСПРОСТРАНЕНИЯ ВИРУСА ОБНАРУЖЕНЫ В ЙОХАННЕСБУРГЕ, КОПЕНГАГЕНЕ, ПЕРТЕ! Эллисон Браун, что пек на кухне сладкие булочки, всегда ждал, чтобы Люка ушел, и лишь потом просматривал заголовки. Его жена была поэтессой из тех, что имеют обыкновение с капризным видом околачиваться поблизости, дожидаясь, пока он не прочтет ее наисвежайшие творения, — а он терпеть не мог, чтобы за ним вот так наблюдали. ИНКУБАЦИОННЫЙ ПЕРИОД МЕНЕЕ ПЯТИ ЧАСОВ! ЗАРАЗИШЬСЯ В ПОЛДЕНЬ — УМРЁШЬ ЕЩЁ ДО ПОЛУНОЧИ! Шарлотта Сильвэн маленькими глоточками потягивала кофе, выискивая в газете упоминания о Париже. Она не была в Париже вот уже пятьдесят лет, однако продолжала считать его своим родным городом. Однажды она увидела в первых строках статьи слово «Сена», и ее пальцы невольно стиснули бумажный листок… Но оказалось, что то была всего лишь опечатка — имелось в виду слово «сиена», то бишь охра, и свидание с домом снова не состоялось. ВИРУС РАЗНОСИТСЯ ПО ВОЗДУХУ И ПО ВОДЕ. ДВА МИЛЛИАРДА УМЕРШИХ В АЗИИ И ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЕ! Май Мастада Рю любила играть в слова. Каждое утро она дважды прочитывала «Листок Симса»: первый раз — ради содержания статей, а второй — выискивая случайные либо скрытые интересности вроде палиндромов и анаграмм, да просто букв своего собственного имени, раскиданных по другим словам. Она находила их безошибочно. «СУТОЧНАЯ СМЕРТЬ» ПЕРЕСЕКАЕТ АТЛАНТИКУ. СМЕРТНОСТЬ ДОХОДИТ ДО СТА ПРОЦЕНТОВ!
Люди, имевшие обыкновение ходить по городу от двери к двери, — евангелисты и мелкие торговцы, податели разного рода петиций и переписчики жителей, — все эти люди начали замечать кое-что странное. Они в один голос утверждали, что число горожан пошло на убыль. Там, где всего несколько недель назад было буквально не протолкнуться, теперь обнаруживались пустые комнаты и безлюдные здания. Да и на улицах заметно поубавилось народу. И не то чтобы люди перестали умирать, — наоборот, нынче они мерли как никогда. Они прибывали тысячами, сотнями тысяч — каждый час, каждую минуту. Целыми домами, школами, селениями. Но на каждого, только что проделавшего переход, приходилось по двое-трое исчезнувших. Рассел Хэнли продавал метлы, собственноручно связанные синтетическими веревками из кедровых веток. Так вот, он сказал, что город уподобился дырявой кастрюле.
— Сколько в нее воды ни лей, — заявил Хэнли, — она тут же вся как есть вытекает!
У него был лоток в квартале памятников. Там он вязал свои метлы и прямо на месте предлагал их многочисленным прохожим… которых последнее время насчитывалось какие-то жалкие сотни. И если их нынешняя псевдожизнь объяснялась, как в то верил Рассел, исключительно памятью живых, то что должно было произойти, когда эти самые живые, все сколько их есть, соберутся в городе? Что будет, когда та, другая, большая «кастрюля» — мир живых — окончательно опорожнится?
Не подлежало сомнению лишь одно — город в самом деле менялся. Жертвы эпидемии появлялись в нем, чтобы очень быстро исчезнуть, иногда буквально в считанные часы. Так исчезает весенний снег, который ночью окутывает землю, а утром бесследно тает от солнечного тепла. Однажды в сосновый квартал прибыл мужчина, облюбовал пустой магазинчик, нарисовал на витринном стекле цветным обмылком объявление: РЕМОНТ ЧАСОВ ШЕРМАНА. БЫСТРО И ПРОСТО! СКОРО ОТКРОЕМСЯ! — после чего затворил дверь, прошаркал куда-то в глубь помещения… и более не возвращался. Еще один сказал женщине, у которой провел ночь, что сходит на кухню за стаканом воды, а когда через несколько минут она его окликнула — не отозвался. Женщина стала искать его. Окошко рядом с туалетным столиком оказалось открыто, как если бы он выбрался на балкон… Вот только ни там, ни где-либо еще его так и не оказалось. Как-то раз ветреным и солнечным вечером в городе в полном составе появилось население маленького тихоокеанского островка. Эти люди устроились было на плоской крыше большого паркинга… лишь для того, чтобы исчезнуть еще до заката.