— Прошу, — говорит королева пчел. — Присоединяйся.
В тени навеса стоит несколько складных стульев, покрытых белыми салфетками с бахромой. Линна опускается на один из них, берет чашку с тонкими, как яичная скорлупа, стенками, и отпивает. Это, без сомнения, чай, теплый, но в то же время освежающий и сладкий, он внезапно наполняет сердце счастьем. Линна смотрит, как королева пчел ставит блюдце с чаем на землю перед Сэмом (его морда отражается в тысяче темных граней фасетчатых глаз — но нет. Это просто золотые глаза, пойманные в сеть добрых, тонких, как ниточки, морщинок, они улыбаются псу). Он жадно пьет и улыбается женщине.
— Как его зовут? — спрашивает она. — И тебя?
— Сэм, — отвечает Линна. — А я Линна.
Женщина не называет своего имени, но указывает вниз, туда, где обвиваются вокруг лодыжек полы ее одежд. Там, у ног королевы, сидит небольшая кошка с длинной серой с белым шерстью и изумительными голубыми глазами.
— Это Белль.
— У вас есть кошка. — Из всего, что Линна повидала за сегодняшний день, это почему-то кажется самым удивительным.
По жесту хозяйки Белль направляется к гостям, чтобы обнюхать их. Густая шерсть не может скрыть ее ужасной худобы. Линна видит каждый позвонок на остро выступающем хребте.
— Она уже очень старая. Умирает.
— Я понимаю, — тихо говорит Линна. Она встречает взгляд королевы, видит свое отражение в черных с золотом глубинах ее глаз.
Между ними повисает тишина, полная неумолчного гула пчелиной реки и аромата шалфея и травы, согретой солнцем. Линна пьет чай и пробует пирожное, золотистое и сладкое. Напротив ярко сверкает в приглушенном шелком солнечном свете пчелиное тело.
Линна показывает королеве ужаленную руку:
— Это вы сделали?
— Дай-ка, я все поправлю.
Женщина касается руки Линны там, где горят огнем два укуса, старый разбужен новым. Боль дергается под чуть трепещущими, как усики насекомого, пальцами — и вот ее уже нет.
Линна внимательно осматривает руку. Белые пятнышки исчезли. Ее сознание ясно и прозрачно, как воздух, но она знает, что это иллюзия. Пчелиный яд наверняка еще продолжает действовать, иначе все это — тент, женщина, пчелиное озеро — уже исчезло бы.
— А вы не можете так же исцелить вашу кошку?
— Нет. — Женщина наклоняется и берет Белль, которая сворачивается клубочком в тонких черных лапках насекомого и, прищурив голубые глаза, заглядывает королеве в лицо. — Я не могу остановить смерть, могу лишь задержать ее на время.
У Линны пересыхает во рту.
— Вы не могли бы исцелить Сэма? Чтобы он снова мог бегать? — Она нагибается, чтобы потрепать Сэма по загривку. К голове резко приливает кровь, и на мгновение все вокруг становится красным.
— Это возможно. — В интонациях мелодичного голоса королевы ясно слышится жужжание, но этого Линна предпочитает не замечать.
— Я надеюсь, мы с тобой сможем немного побеседовать. Прошло уже много лет с тех пор, как я с кем-то разговаривала, с тех пор, как приходил тот человек, который принес мне Белль. Она не могла есть. У нее был рак челюсти. — Кошка мурлыкает и трется головой о черную пчелиную грудь. — Его старая машина не выдержала дороги, и последний день своего пути он шел, неся Белль на руках. Мы поговорили, а потом он отдал мне ее и ушел. Давно это было.
— Как его звали? — Линна думает о брезентовой сумке с самыми что ни на есть правильными вещами, которая осталась в «субару».
— Табор, — говорит женщина. — Ричард Табор.
И так они разговаривают, едят пирожные и пьют чай под шелковым тентом королевы пчел. Кое-что осталось в памяти у Линны, но потом она не может сказать, был ли это просто бред, или все это рассказал ей кто-то, может быть даже она сама, или это вовсе не было рассказано, а произошло с ней в действительности. Линна помнит привкус пыльцы шалфея на языке — или он существовал только в ее воображении? Они ведут беседу (видят своими глазами? А может быть, это сны?) о множестве младенцев с гладкой и бархатистой кожей, надежно упакованных в своих тесных кроватках; о маленьких городках посреди нигде; о великих городах, башнях и дорогах, кишащих бесчисленными копошащимися людьми. Ведут беседу (видят своими глазами? А может быть, это сны?) о великих трагедиях — колоссальных бедствиях, когда эпидемии или просто жестокая судьба сметают с лица земли целые народы, — и трагедиях малых, серых хмурых днях и неверно выбранных дорогах, жизнях, прожитых среди грязи и паразитов. Позднее Линна не может вспомнить, какие из этих историй, или реальных картин, или снов были о людях, а какие о пчелах.
Солнце клонится к западу, его луч медленно движется по поверхности стола. Вот он касается черной передней лапки королевы пчел, и она встает и выпрямляется, затем берет Белль на руки.
— Я должна идти.
Линна тоже поднимается и тут впервые замечает, что река исчезла, осталось только пчелиное озеро, и даже оно уже меньше, чем было.
— Вы можете вылечить Сэма?
— Он не может остаться в твоем мире и продолжать жить. — Женщина делает паузу, как будто подбирая слова. — Если вы с Сэмом сделаете выбор, он может остаться со мной.
— Сэм? — Линна осторожно ставит свою чашку, стараясь не показать, как внезапно затряслись руки. — Я не могу никому отдать его. Он стар и очень болен. Ему необходимы таблетки.
Линна соскальзывает со своего стула на сухую траву рядом с Сэмом. Он с трудом поднимается на ноги и тычется мордой ей в грудь, как делал всегда, еще с тех пор, как был щенком.
Королева пчел смотрит на них обоих, рассеянно поглаживая Белль. Кошка мурлычет и трется о черную как ночь пчелиную грудь. В фасетчатых глазах отражается тысяча Линн, обнимающих тысячу Сэмов.
— Он мой. Я люблю его, и он мой, — У Линны что-то больно сжимается в груди.
— Он уже принадлежит Смерти, — говорит женщина, — Если только не останется со мной.
Линна утыкается лицом в шерсть на загривке Сэма, вдыхает его теплый, живой запах.
— Тогда позвольте и мне остаться с ним. И с вами. — Она поднимает глаза на королеву пчел. — Ведь вы говорили, что хотите общества.
Черная сердцевидная голова откидывается назад.
— Нет. Остаться со мной значит не обладать больше никем.
— Там будет Сэм. И пчелы.
— И тебе их будет достаточно? Миллионы и миллионы подданных, десятки тысяч миллионов любовников, все одинаковые и пустоголовые, как перчатки. Ни друзей, ни семьи, никого, кто мог бы вытащить жало из руки?
Линна опускает глаза, не в силах вынести сурового лица женщины, гордого и жгуче одинокого.
— Я буду любить Сэма всем сердцем, — продолжает королева пчел, и голос ее нежен, как пчелиное жужжание. — Ведь у меня больше никого не будет.
Сэм перекатился на бок, терпеливо ожидая, пока Линна вспомнит о том, что его надо почесать. Конечно, он ее любит, но хочет, что ему почесали брюхо. «Живи всегда», — думает Линна и страстно желает, чтобы его искривленный позвоночник и ноги снова стали прямыми и здоровыми.
— Ну что же, ладно, — шепчет она.
Дыхание королевы пчел касается лица Линны сладким дуновением. Белль издает какой-то усталый, болезненный звук, как будто спрашивает о чем-то.
— Да, Белль, — шепчет женщина. — Теперь ты можешь идти.
Она прикасается к кошке тем, что могло бы быть длинной белой рукой. Белль глубоко вздыхает и застывает без движения.
— Не могла бы ты?.. — спрашивает королева пчел.
— Да. — Линна встает и берет кошку из ее черных рук. Кошачье тельце легкое, как вздох. — Я похороню ее.
— Благодарю.
Королева пчел опускается на колени и берет в ладони морду пса.
— Сэм? Хочешь немного побыть со мной?
Конечно же, он ничего не отвечает, только лижет гладкое черное лицо. Женщина касается Сэма, и он сладко потягивается, как щенок, который только что проснулся после долгого послеполуденного сна. Его ноги распрямляются, а взгляд становится удивительно ясным. Сэм вприпрыжку бежит к Линне, становится на задние лапы, чтобы слизнуть слезы с ее лица. Линна в последний раз зарывается лицом в его шерсть. Запаха болезни больше нет, только собственный запах Сэма. «Живи», — думает она. Когда Линна отпускает его, пес радостно обегает небольшой луг, потом возвращается и садится возле королевы пчел, улыбаясь ей.