Задыхаясь под тяжестью снаряжения, Роб втиснулся в массивный ПСАП с ранцем за спиной, до того, как подсоединить шланги к шлему, предусмотрительно включил оборудование и несколько раз вдохнул, чтобы проверить работу аппарата. Именно благодаря ПСАПам оказалась возможной экспедиция на Ильматар. Посредством электролиза снаряжение вырабатывало кислород прямо из морской воды, дыхательная смесь подавалась под давлением окружающей среды. С помощью миниатюрных датчиков и сложного компьютерного устройства поступало ровно столько воздуха, сколько требовалось носителю скафандра. Необходимый для дыхания газ смешивался с аргоновой смесью в замкнутом цикле: при колоссальном давлении на дне ильматарского океана пригодная для дыхания смесь могла состоять лишь из аргона и кислорода в соотношении тысяча к одному. И станция «Хитоде», и батискафы были оснащены более крупными установками того же рода, позволявшими людям выжить под шестью километрами воды и льда.
За это приходилось расплачиваться шестидневным подъемом на поверхность. Разница между давлением в триста атмосфер на океанском дне и половиной стандартной земной величины на поверхности означала не просто кессонную болезнь при быстром подъеме: человека буквально разрывало на куски. Подстерегали и другие опасности. Чтобы совладать с последствиями чудовищного давления, все члены экипажа «Хитоде» потребляли львиные дозы лекарств.
Запустив ПСАП (включившись, крошечный компьютер скафандра догадался просто подавать воздух из окружающей среды), Роб натянул на руки по три пары перчаток, пристегнул ласты, затянул балластный пояс, щелкнул наплечным фонариком, после чего уселся на корточки у бассейна и плюхнулся в воду, спиной вперед. Вода встретила не смертельным холодом, а приятной прохладой, и Фриман добавил дыхательной смеси внутри скафандра, чтобы поплавать на поверхности до появления Анри.
Оператор запрограммировал беспилотники на движение следом, в четырех метрах, после чего создал на интерфейсе шлема окно, чтобы следить за происходящим через объективы устройств. Проверил прикрепленную у предплечья камеру: работает ли? Все в пределах нормы… Сейчас 0.20, где же Анри?
Десятью минутами позже в поле зрения возникла неуклюжая фигура Керлека. В громоздком костюме-невидимке тот походил на гигантскую черную жабу. На груди болталась пенозащита шлема, Роб заметил, как покраснел и взмок от пота его сообщник. Анри доковылял до края бассейна и с оглушительным всплеском плюхнулся в воду. Через мгновение он уже барахтался рядом с Робом.
— Боже, ну и жарища внутри этой штуковины! Просто не верится, настоящее пекло. Наконец-то я добрался до воды. Ты ничего не забыл?
— Не-а. Интересно, а как ты собираешься работать с камерой в эдаком облачении? Разве она не испортит эффект невидимости?
— Большую камеру я трогать не буду. Она — для тебя, будешь снимать меня с дальнего расстояния. А у меня внутри шлема — парочка камер поменьше. Одна работает в режиме моего зрения, вторая — на лицо. Можешь подключиться по интерфейсу.
Журналист и оператор установили лазерное подключение, Роб открыл в нижнем углу лицевой панели своего шлема два новых окошка. В одном он видел себя глазами Анри: бледное, поросшее щетиной лицо внутри пузыря шлема, другое демонстрировало Керлека с весьма близкого расстояния. Усыпанная градинами пота громадная зеленоватая физиономия напоминала Волшебника страны Оз, Гудвина Великого и Ужасного, после трехдневного запоя.
— А сейчас мы покинем станцию и опробуем твой локатор на моем скафандре. Ты ни за что меня не обнаружишь.
Собственно говоря, Роб сомневался в невидимости журналиста. Наверняка Анри и его спонсорам из «Сайенс-Монд» продали или неудачную разработку, или подделку, и какой-то русский срубил на этом парочку «лимонов» евро.
Оба землянина опускались на дно, пока не очутились под блоком № 1, всего лишь в паре метров над океанским дном.
Среди мутной взвеси песка вырисовывался бледный конус света, нисходящий из лунообразного бассейна и оканчивающийся большим черным пятном у основания.
Керлек отплыл от станции первым, налобный фонарик и защитный стробоскоп оставались включенными, и вот напарники удалились от станции на несколько сотен метров.
— Годится, — изрек он. — Можешь включать запись.
Роб зафиксировал камеру на фигуре Анри:
— Запись пошла.
Тотчас же голос журналиста стал спокойным, дружелюбным и в то же время — всеведущим голосом Анри Керлека, прославленного ведущего научно-популярных программ:
— Сейчас, в темном океане Ильматар, я собираюсь испытать высокотехнологичный подводный скафандр-невидимку, который позволит мне подобраться к аборигенам, оставаясь при этом незамеченным. Вот я прикрываю смотровое окошко шлема защитным слоем. Оператор попробует обнаружить меня по локатору. Поскольку ильматарцы обитают в полной темноте, они совершенно невосприимчивы к видимому для нас световому излучению, а потому защитный стробоскоп и фонарик можно не выключать.
Фриман открыл на лицевой панели окошко для отображения звуковых образов и принялся записывать. Сперва как сторонний наблюдатель: компьютер был способен выстроить нечеткую картину всего, что происходило вокруг, по одному лишь внешнему шуму и узорам интерференций. Ничто не выдавало присутствия Анри, хотя сам Роб видел лампочку фонарика, торчащую на лбу Керлека, который плавал в десяти метрах от оператора.
Фриману пришлось признать: результат неплох. Что ни говори, а глушить локацию эти русские умеют. Роб проверил включенный эхолот. Замаячил четкий рельеф океанского дна и подводных камней: жуткие, неестественные цвета, из которых зеленый обозначал мягкие, а желтый — твердые поверхности. Сам же океан в активном режиме отображался совершенной чернотой. Керлек казался черно-зеленой тенью на черном фоне. Журналиста было почти невозможно различить даже при статическом и активном сигналах, включенных одновременно.
— Чудесно! — восхитился Анри, получив отправленные Робом изображения. — Я же говорил тебе: полная невидимость! Разумеется, эту часть потом придется отредактировать, оставим только мое локационное изображение, наложим озвучку. А теперь — вперед! Нас ждет долгое путешествие!
* * *Собрание Горьководья просыпается. По палатам особняка Длинноклешни спешат слуги, чутко прислушиваются у входа в гостевые комнаты и сообщают тем, кто проснулся: в главном зале подано кушать.
Широкохвост смакует удовольствие оттого, что его будят к готовому завтраку. Доведись ему ожидать в собственном жилище, пока ученики не приготовят пищу, — всем пришлось бы умереть от голода. Мимолетная мысль: как там они без него? У троих достаточно знаний, они могут и самостоятельно присмотреть за подкачкой и всходами. Но Широкохвост переживает: как поведут себя ученики, случись беда? Если сломается подкачка или из яйца пойдет выводок? И представляет, как, вернувшись домой, застает там разруху и запустение.
Но здесь, в жилище Длинноклешни, так тепло и уютно! Настоящий особняк. Кратер Горьководья не такой обширный, как Непрестанное Изобилие или другие кратеры в городе, но Длинноклешень правит целым потоком. Ее владения простираются на десять мер в любую сторону. При доме — слуги и наемные работники. Даже ученикам — и то лень лишний раз шевельнуть клешней.
Широкохвост боится опоздать к завтраку. Запасы из кладовой Длинноклешни обильны, как и все чудеса богатого Горьководья. Переползая в главный зал, гость в который раз поражается густой растительности на стенах и полу. У него самого не хватило бы проводной прокачки, чтобы поддерживать столько жизни. А может быть, у зажиточной Длинноклешни просто вдоволь отбросов, вот и хватает на пышную растительность в доме? Или же хозяйка настолько богата, что может подкачать излишки кратерной воды прямо в дом? Как бы то ни было, но Широкохвосту с его стылым имуществом и правами на чуть теплое течение о подобном и мечтать не приходится.