Пытаюсь докричаться до Шейди, но она не слышит меня, она просто в шоке. Виксен, сжав меня ногами, не пускает к лодке. Шейди заводит мотор и дает полный вперед. Акула устремляется за ней.
Я снова один в океане. Наедине с омерзительным чудовищем, бывшим когда-то Виксен.
Она все еще держит меня в объятиях. Я смотрю внутрь ее головы, поскольку лицо отсутствует. Она тянется ко мне, чтобы поцеловать, но мои губы встречаются с внутренней стороной ее затылка. Я закрываю глаза…
6
Я смотрю на яркое солнце. Я на пляже. Рядом плещется вода.
Приподнимаюсь и сажусь на песке.
На мне белый смокинг. В голове пусто, там как будто гуляет ветер.
Холмистый остров покрыт буйной растительностью. Я иду по пляжу, а солнце неотступно следует за мной по небу. Будто следит за мной, как камера. Будто я в телешоу участвую.
Пройдя некоторое расстояние, я натыкаюсь на двухместный столик под белым тентом. На столике ваза с полевыми цветами.
Я сажусь за столик, стряхиваю песок с рук и костюма.
— Чего-нибудь желаете, господин? — слышу я скрипучий голос.
Я поворачиваю голову и вижу человечка ростом три с половиной фута, в таком же, как у меня, смокинге и с книжечкой в руках.
— Простите? — мне трудно сообразить сразу.
— Будете делать заказ, господин?
— Да. Ростбиф, пожалуйста.
— Желаете чего-нибудь выпить?
— Просто воды.
— Хорошо, — говорит он, царапая что-то в блокнотике. — Вы один? Или ждете кого-нибудь?
— Я не знаю.
Вдруг я замечаю быстро шагающую по пляжу женщину. Она видит меня и машет рукой. Я ее что-то не узнаю, зато, кажется, она меня узнала. Она абсолютно голая, но на ее теле вытатуировано белое платье, а на лысой голове шляпка набекрень.
Она садится напротив меня и широко улыбается.
— Привет, Чарли! Какой чудесный день!
— Да уж, — отвечаю я. — И правда чудесный.
Она опускает глаза на мои руки, и вдруг ее улыбка сменяется гневом.
— Боже мой, твое кольцо погнуто!
Она тянет меня за руку и выпрямляет мое обручальное кольцо. На ее руке я вижу такое же, только вытатуированное.
Когда она решает, что теперь кольца совершенно одинаковые, она поднимает глаза и ее лицо снова озаряется ослепительной улыбкой.
— Ваша вода, — говорит карлик и ставит стакан на стол. Потом засовывает большой палец в рот, надкусывает его и наполняет стакан хлынувшей водой.
— А для вас, мадам?
Со вздохом беру стакан и осматриваю пляж в надежде найти еще одну такую же счастливую пару. Женщина без лица хоронит половину черного мужчины, и прилив все наступает и наступает на берег, не спросив разрешения у луны.
Брайан Ходж
Осиное гнездо
[без окончания]
Пер. Е. Коротнян
Брайан Ходж — автор восьми романов, а также примерно восьмидесяти рассказов и новелл, многие из которых он после долгих уговоров включил в три сборника: «Фабрика конвульсий», «Падающие идолы» и «Ложь и уродство». Писатель обрел уединенное убежище на ранчо в Колорадо, где время от времени запирается от всех в студии, среди нагромождения клавишных, синтезаторов и другой производящей шум техники, и работает над вторым своим детищем — альбомом, который он окрестил «Axis Mundi» («Земная ось»).
«Осиное гнездо», пожалуй, самое необычное произведение данной антологии. Написанное в жанре «хоррор», оно в то же время обладает совершенно не присущими этому виду литературы особенностями, позволяющими считать его одним из самых интригующих рассказов года. Впервые опубликован в сборнике Ходжа «Ложь и уродство».
День выдался ничем не примечательный, завтра и вспомнить-то будет нечего — ни плохого, ни хорошего. И вообще, в последнее время он начал тяготиться этой самой непримечательностью, мысленно представляя ее в виде этакого гигантского бежевого мусорного ведра, куда рано или поздно сметается едва ли не все. Непримечательность становится эталоном для сравнения с чем-то выдающимся, а потому выходит, что как бы ты ни старался в течение дня, вся эта суета абсолютно бессмысленна. Клеишь на стену километры обоев для того, чтобы потом глядеть только на одну-единственную фотографию в рамочке или картину.
За четыре квартала до своего дома Майк делится этим умозаключением с Чарис, выбрав, возможно, не лучший момент для серьезного разговора, если учесть скорость, на которой она предпочитает гонять, — просто у него невольно сорвалось с языка.
— Ты, наверное, прав, — бросает Чарис довольно равнодушно. — Но так уж заведено на свете, и ничего тут не попишешь. Нет, правда, он вовсе не пытается испортить ей настроение, ему лишь хочется кое в чем разобраться. У него ведь нет родителей, которые могли бы подсказать что-то дельное; впрочем, если бы они и имелись, все равно пришлось бы притворяться, будто он не нуждается в их поучениях. Разумеется, у него есть
— Хочешь знать, что я обо всем этом думаю? Ты только потому все время увиливаешь, что он никак не становится таким, каким ты его описываешь.
Она по-своему бесстрашна, эта Чарис. Можно подумать, что-то сошло с небес и не оставляющим сомнения голосом заявило, что отныне ей всегда будет сопутствовать везение. Что она будет нравиться, что волосы ее всегда будут без усилий виться, обрамляя личико веселыми кудряшками, что она всегда, в любом тесте будет набирать девяносто очков, а то и выше, что на светофорах зеленый будет гореть чуть дольше специально для нее. Трудно представить, каково это — идти по жизни с такой уверенностью.
Хотя, конечно, Эван не поддается никакому описанию. А потом Майку хотелось бы самому сначала разобраться, что он за тип, прежде чем Чарис возьмется за дело и расщелкает как орехи все его неврозы, благодаря вечерним курсам психологии, куда, кстати, ей предстоит отправиться через несколько часов.
Они целуются, после чего он берет свой рюкзак с книгами, перекладывает на колени и нажимает дверную ручку.
— Ты красавчик, — говорит она ему. Эти слова она обычно произносит вместо «я люблю тебя». Поначалу они его раздражали, он считал, что так она от него отделывается, тонко намекая на свою независимость, — по ее мнению, выходило, будто он по-прежнему будет красив, независимо от того, перестанет она его любить или нет. «Я уезжаю с другим парнем на Таити, буду жить там в тростниковой хижине на пляже… и не забывай, что ты красавчик». В последнее время, однако, ему кажется, что в этой фразе скрыто больше смысла, чем он поначалу думал: все-таки он ни разу не слышал, чтобы она говорила это кому-то другому. Возможно, на самом деле она имеет в виду, что никогда не полюбит то, что считает уродливым, или не откажется от противоположности уродству.
Он выходит из машины, и Чарис уезжает, с ревом несется по улице, пока он смотрит ей вслед. Заворачивая за угол, она высовывает руку из окна и машет ему. Чарис. Некоторые парни в школе уже разобрались, на что они западают. Для одних важны ноги. Для других — попки. Третьи смотрят только на грудь. «Чарис», — в стотысячный раз со вкусом произносит Майк, и у него закрадывается подозрение, не извращенец ли он какой-то, раз запал на имя. Еще не видя девушки, он прошел бы тысячу миль, лишь бы познакомиться с той, которую зовут Чарис.
Подойдя к дому, он замечает несколько колючих темных тварей, лениво жужжащих под свесом крыши. Он задерживается на секунду у двери, чтобы понаблюдать за ними, еще несколько насекомых ползают по серому странному комку, прилепленному
Лидия, но даже если она согласится, что выслушивать подобные рассуждения входит в круг ее домашних обязанностей — а так скорее всего и будет, — она и сама, судя по всему, еще до конца не разобралась. А как раз сейчас ему хотелось бы считать беспросветную обыденность везением, а не скучной нормой.
— Знаешь, что бы нам не помешало? — говорит Майк. — Какая-нибудь добротная неизлечимая болезнь. Или основательная катастрофа. Люди после них не терзаются никакими вопросами. Испытания хорошо прочищают мозги.