— Стало быть, папа собирается канонизировать эту девчонку Субиру? — в вопросе матери-настоятельницы звучала явная неприязнь.
— Совершенно верно, — подтвердил бенедиктинец. Настоятельница повернула голову и взглянула на монаха. Ее большое лицо в накрахмаленных складках апостольника парило над черной рясой, словно полная луна. Длинный острый нос нависал надо ртом, подобно клюву хищной птицы, круглые, выцветшие глаза казались стеклянными.
— Не вижу к тому никаких оснований, — процедила она сквозь зубы.
Тридцать лет прошло с погребения Бернадетты Субиру, лурдской пастушки, которой в гроте Масабьелль восемнадцать раз являлась Богородица, когда епископ Неверский монсиньор Гот-ти направил доктору Давиду и доктору Журдану письмо с просьбой присутствовать при эксгумации тела в монастыре Сен-Жильдар.
«Многолетняя работа епископальной комиссии по каноническому дознанию подошла к завершению, и святость Бернадетты Субиру не подлежит сомнению, — писал монсиньор Готти. — Теперь комиссия должна идентифицировать тело и оценить состояние святых мощей. На мою канцелярию возложено обязательство проследить за соблюдением законов гражданского и церковного права. Посему я нуждаюсь в вашем содействии и прошу вас присутствовать при эксгумации тела».
В соответствии с договоренностью оба врача и монсиньор Готти встретились в половине девятого означенного дня в часовне Святого Иосифа монастыря Сен-Жильдар, где покоилось тело Бернадетты Субиру. Вскоре к ним присоединились еще пятеро: аббат Перро, мать-настоятельница Мари-Жозефина Форестье с помощницей, сестра Александрина, а также мэр и вице-мэр Невера. Тут же присутствовали два каменщика и два плотника, которые и должны были провести извлечение тела.
Следуя инструкциям епископа, каменщики сняли плиту с гробницы и извлекли на поверхность деревянный гроб.
— Увесистая монашка, — пробормотал один из каменщиков, берясь за гроб.
— Внутри деревянного гроба еще один, цинковый, — пояснил другой. — Обычное дело. Зачем, думаешь, я взял с собой консервный нож? Эй, вы! — крикнул он плотникам. — Помогите, что ли!
Четверо мужчин с трудом перенесли гроб в смежное помещение, где предполагалось проводить освидетельствование. Рабочие поставили гроб на скамью, сняли доски и стали вскрывать цинковую крышку. Пока каменщики орудовали резцами, присутствующие замерли, ожидая, что вот-вот раздастся ужасное зловоние: монашки потихоньку поднесли к носам платки и слегка отвернулись, лица джентльменов напряглись так, что от губ и ноздрей остались лишь тонкие щелки.
Первым заговорил доктор Давид.
— Только посмотрите, Журдан! — воскликнул он. — На трупный запах и намека нет.
Монашки опустили платки и опасливо потянули воздух.
— И правда! — подтвердила мать-настоятельница. — Удивительно!
Тем временем каменщики сняли металлическую крышку, и все осторожно приблизились к гробу и заглянули вовнутрь.
— Только взгляните, монсиньор! — шепнул епископу вице-мэр. — Тело необыкновенно хорошо сохранилось! И если бы не бледность…
— Не удивительно, раз речь идет о нашей лурдской святой! — прокомментировал мэр, склонившись к настоятельнице.
— Мне кажется, пахнет… — сестра Александрина сделала глубокий вдох, — лилиями!
— Вот именно, кажется, сестра Александрина! — мать Форестье строго отдернула монахиню. — Вы слишком возбуждены.
Рабочие, застыв в изумлении, не отрывали взгляда от прекрасной Бернадетты. Один перекрестился, и остальные тотчас последовали его примеру.
— Я действую на основании решения епископальной комиссии, госпожа настоятельница, — сухо проинформировал мать Марию бенедиктинец. — Ваше мнение, бесспорно, очень ценно, однако, уверяю вас, чудесные и, кстати сказать, прекрасно задокументированные исцеления не оставляют сомнений в святости сестры Мари-Бернарды. Мы не можем игнорировать столь явные проявления благодати Пресвятой Девы.
— Проявления благодати! — презрительно фыркнула мать-настоятельница. — Стало быть, из всего, что я сделала за свою жизнь, из всех моих трудов и достижений, внимания епископальной комиссии удостоилась лишь жалкая крестьянская девчонка. Что ж, очень жаль. Прошу вас, брат, продолжайте.
Монах заглянул в свои бумаги и задал первый вопрос:
— При каких обстоятельствах к вам попала Бернадетта Субиру?
— Сестра Мари-Бернарда поступила к нам в двадцать два года, спустя восемь лет после того, как ей впервые явилась Богородица, — отвечала абатисса. — Нам не говорили, почему ее поместили в Сен-Жильдар, так далеко от ее родного Бигора. Очевидно, церковь боялась скандала. Ее склонности действительно внушали опасения.
— Что вы имеете в виду? — спросил бенедиктинец.
— Она была по-женски тщеславна, — холодно отвечала мать Возу. — Можете представить себе отчаяние бедной сестры, обнаружившей, что Мари-Бернарда расставляла нижние юбки наподобие кринолина и набивала в корсет деревянные щепы для жесткости. Многие тогда сочли это происками дьявола.
— Понимаю. — Монах занес слова игуменьи в протокол.
— Однажды, — продолжала мать Мария, — Мари-Бернарда призналась другой послушнице, что выбрала наш орден сестер милосердия, потому что у нас красивые апостольники и рясы, тогда как головные уборы сестер Креста Господня, по ее словам, больше похожи на дымоход, а рясы сестер святого Венсана де Поля слишком простоваты! В этом, конечно, я с ней полностью согласна, но все-таки нельзя не порицать подобное легкомыслие! И это еще не все!
— Прошу вас, продолжайте.
— Представьте себе, что в нее влюбился студент-медик из Нанта. Он написал епископу Тарбскому письмо, в котором просил ее руки! — с возмущением повествовала настоятельница. — «Если мне не разрешат жениться на Мари-Бернарде, — писал несчастный помутившийся разумом юноша, — я покину этот мир», что, вероятно, он и сделал. Трудно себе вообразить, чтобы избраннице Пресвятой Девы, пусть даже и низкого происхождения, позволили плодиться и размножаться.
— Об этом не может быть и речи, — убежденно кивнул монах.
Тринадцатого августа тысяча девятьсот тринадцатого года, тридцать четыре года спустя смерти лурдской пастушки, папа Пий X подписал Декрет о кодификации канонического права, в соответствии с которым Бернадетта Субиру могла быть причислена к лику блаженных, а затем, в случае признания ее добродетелей, канонизирована Святой римской католической церковью. Мировая война приостановила дело Бернадетты Субиру. И лишь по окончании войны, третьего апреля тысяча девятьсот девятнадцатого года, тело ее было эксгумировано повторно. На этот раз эксгумацию проводили доктор Талон и доктор Конт. В качестве свидетелей при процедуре присутствовали приемник монсиньора Готти монсиньор Шателу, мать-настоятельница Форестье и ее помощница сестра Александрина, а также комиссар полиции, представители муниципалитета и члены церковного суда.
По завершении эксгумации врачи удалились для составления отчета. Их разместили в разных комнатах, чтобы заключения одного ни в коей мере не повлияли на заключения другого.
Тело Бернадетты поместили в новый гроб и перезахоронили в часовне Святого Иосифа. На следующий день епископ пригласил обоих врачей в кабинет матери-настоятельницы, чтобы за чаем обсудить их заключения.
— Должен сказать, что ваши отчеты не только полностью совпадают между собой, но и ничем не отличаются от заключений доктора Журдана и доктора Давида, проводивших первое освидетельствование двадцать второго сентября тысяча девятьсот девятого года, — начал монсиньор Шателу. — За исключением, разумеется, тех незначительных изменений, о которых вы упоминали. Сестра Александрина, не принесете ли вы нам еще немного этого восхитительного печенья?