Выбрать главу

Ведьма тыльной стороной ладони вытирает глаза.

— А я и не знала, что его сестра умерла. Однажды я говорила с ним. Он был добрым человеком.

Алиса берет у нее книгу, потом медленно, словно с трудом подбирая слова, произносит:

— Как ты думаешь, заклятие сработает? То есть я хочу сказать, ты и вправду веришь, что я просто засну на сто лет, а не… ну, ты понимаешь?

Ведьма смотрит на нее, дорожки от слез еще не высохли на щеках, но взгляд совершенно спокоен.

— На этот вопрос я не знаю ответа. Быть может, ты просто… будешь лежать. Как бы в кармашке у времени.

Алиса дергает за ленточку, которой перевязана ее книга.

— Какая в общем-то разница что будет, то и будет. — Она ласково проводит рукой по колесу прялки, и оно начинает крутиться от ее прикосновения. — Красивая, прямо как для меня делали.

Ведьма поднимает руку, точно хочет остановить принцессу или само время, но Алиса прижимает палец к острию веретена и давит, пока капля крови, темная, как лепесток «Кардинала Ришелье», не расцветает на кончике ее пальца и не стекает в ладонь.

Падая, Алиса видит склоненную голову и вздрагивающие плечи ведьмы. Откуда-то приходят слова: прекрасная Элейна, возлюбленная Элейна.

8. Садовник

Много позже, когда садовник состарится, он расскажет внукам, как шарахались в тот день от перепуганных насмерть конюхов лошади, как сражались со своими сундуками придворные, покуда лакеи волокли по коридорам дворца кресла и даже кровати, а король в комнатных туфлях черного бархата выкрикивал распоряжения. Повара бросают на кухне кипящие чайники, вдовствующая королева — свои драгоценности, которые остаются лежать там, где она их уронила, запнувшись о подол ночной рубахи. Все бегут, спасаясь от надвигающейся летаргии, которая уже поймала в свои сети канарейку в клетке, и та, чуть слышно попискивая, прячет голову под крыло. Цветы в саду складывают лепестки, и даже омары, которых главный повар собирался подать под масляным соусом к обеду, прикорнули в баке с водой.

Несколько часов спустя во дворце не осталось никого, кроме канарейки, омаров и принцессы в башне.

Садовник скажет:

— В тот день я подстригал розовый куст у подножия башни. И посмотрите, что я там нашел! — Тут он протянет им розу того сорта, что зовется «Британия», о двенадцати лепестках, полураскрытую, свежую и влажную от росы.

Его внучка воскликнет:

— Ой, дедушка, да ты ее в саду сорвал сегодня утром!

А внук, умненький мальчик, инженером стать хочет, добавит:

— Дедушка, такого не бывает, чтобы люди спали сто лет.

9. Башня

А теперь немного истории. Когда башня была еще совсем юной — не башней, а скорее лачугой, — один мальчик вытащил из ее стены камень, и у нее появился глаз. Она видела, как отец мальчика, вождь, повел свое племя против солдат в железных панцирях и пернатых шлемах. Две армии сошлись на равнине: одна регулярная, сверкающая в утреннем свете, как лезвие меча, другая темная и косматая, точно гребень волны. Волна обрушилась на клинок, и тот искромсал ее в куски.

Время шло, у башни вырос второй этаж с вертикальной прорезью глаза, узкого, как древко копья. Она наблюдала, как подле нее возник деревянный сарай, где спали вповалку скотина и люди. Однажды утром башня почувствовала, как ее кольнуло, будто стрелой. Яркий огненный цветок распустился над крышей сарая, люди бросились врассыпную, скотина мычала. Башне опалило стену, ожог саднил, как старая рана. Белобровый — почти безбровый, — человек приказал построить замок и высечь над входом в башню имя Эльфрик. Стены замка рухнули под ударами таранов и камней, пущенных из катапульт. С вершины холма за осадой наблюдал человек, чей нос, сломанный в детстве, так и остался крючковатым. Когда на месте груды камней поднялся дворец, он приказал высечь над входом в башню имя д'Арбле и вставшего на дыбы кабана.

Время шло, и женщина на белом коне проехала через деревню, что выросла под стенами дворца, а свита шлейфом тянулась за ней. Разбогатевший на табачных плантациях Нового Света Дарбли поднес ей ключи от дворца в подарок к свадьбе с графом Эссексом. Башня украсилась именем Елизаветы Первой, у нее появился третий этаж, а в нем, точно фасеточный мушиный глаз, окно в частом свинцовом переплете. Однажды утром башня увидела, как сын королевы, играя во дворе в мяч, упал, и кровь хлынула у него из носа. Окна дворца занавесили черным бархатом, королева и принц-консорт со свитой ускакали прочь, деревня опустела.

Время шло. Листья краснели и золотились, снег падал и утекал ручейками, молодые ястребы кружили над зубчатыми стенами дворца, пробуя крылья. У подножия башни вырос розовый куст: помесь шиповника и «Бедра Испуганной Нимфы», с цветами о двенадцати лепестках и мохнатыми колючими стеблями. Однажды утром к башне подъехали люди, бока их коней пестрели пятнами пота. Всадники вошли в башню и там, где когда-то играл сын вождя, повели речь о Якове Третьем. Из Франции шли войска, «Британия» была паролем. Покидая башню, один из заговорщиков сорвал с куста розу:

— Пусть она будет нашим талисманом, — произнес он театрально, как человек, уверенный, что его слова войдут в историю.

Башня решила, что вновь останется одна, но, когда с деревьев опала листва, у ворот дворца показалась процессия со стягами, на которых красовалась роза о двенадцати лепестках. Привезли французскую мебель, посадили фруктовые деревья, деревенскую улицу замостили, и лошадиные подковы зазвенели на камнях.

Давно стоит она, эта башня, наблюдая течение жизни, изменчивое, как струи ручья. Вот и опять перед ней пустынная деревенская улица — но нет, не совсем пустынная. Какая-то женщина все еще живет в домике на окраине. Волосы ее совсем поседели, но она каждый день выходит в сад, срывает помидоры, выпалывает сорняки. Когда денек выдается погожий, она выносит на улицу прялку и прядет шерсть такую тонкую, что шаль из нее пройдет сквозь обручальное кольцо. В те дни, когда ветер с запада, башне слышна ее негромкая песня, которой вторит жужжание прялки. Время идет, женщина все реже показывается в саду, и однажды башня понимает, что не видала ее уже много дней, а может быть, и лет.

Иногда по ночам ей кажется, будто она слышит дыхание спящей принцессы.

10. Гончий пес

Через полстолетия во дворце появляется живая душа: гончий пес, весь покрытый пылью. Шерсть у него на хребте вылезла клочьями, в проплешинах видны болячки. Он хромает: пальцы передней лапы раздроблены.

Он пришел из города каменных скелетов, меж которыми ветер перекатывает груды пепла, пришел, спасаясь от танков, орудийного огня, изголодавшихся фермеров с винтовками. Вот уже несколько недель он ковыляет по пыльным дорогам. Когда идет дождь, он сворачивается калачиком под деревом. Потом, напившись из лужи, бредет дальше, и грязь насыхает у него меж пальцев. Несколько раз он сворачивал с дороги в поле, чтобы поймать кролика, но увечная лапа не позволяет ему быстро бегать. Запах крольчатины щекотал ему ноздри сквозь ароматы свежей травы, маков и васильков, зверьки были там, под землей, манящие и недоступные.

Но сегодня утром пес почуял другой запах, неистребимый, как вонь тухлого мяса: запах колдовства. Он покинул дорогу и углубился в лес, пробираясь сквозь колючие заросли. Вот он уже в деревне, бредет по мостовой, входит в дворцовые ворота. Когти цокают по плитам пола.

Но что это? Какой-то аромат струится в воздухе, неясный, но памятный со щенячества: бекон. Так, сюда, вон в ту дверь. Пес ковыляет в Большой зал, где на столе в самоподогревающихся блюдах ждет завтрак. Яйца еще свежи, желтки пышны и золотисты, белки поджарены до нежнейшей корочки. Колбаски плавают в собственном жиру. Тосты румяны.

Пес оставляет разводы яичного желтка и колбасного жира на скатерти, полвека хранившей девственную белизну, и засыпает в гостиной вдовствующей королевы на дорогом ковре, который так и не выцвел под лучами солнца.