Маккенна постарался выглядеть здравомыслящим.
— Я хочу получить ордер на ознакомление с их ведомостями по зарплате. Выяснить, когда работали те двое, и двигаться дальше с этой точки.
Начальник покачал головой:
— Шансы тут невелики.
— Сомневаюсь, что смогу копать глубже без этого.
— Вы очень упорно работали по этому делу. Завтра выходит из отпуска ваш напарник.
— И что?
— Может быть, вам подключить и его? И еще… те двое из ФБР, что к вам подходили. Может, действительно лучше им расследовать это дело?
— От них нам помощи точно не дождаться. И Лебу тоже не поможет, раз у меня нет никаких новых фактов.
— Гм… — Начальник, конечно, тоже недолюбливал ФБР, но не хотел наступать им на хвост. — Так, посмотрим. Заявка должна пойти на подпись к судье Престону. В последнее время он к нам весьма благосклонен, наверное, завел новую любовницу…
— Разрешите добавить заявку к документам, которые направят к нему сегодня до полудня.
— Хорошо, но потом займитесь и другими делами. Они все копятся и копятся.
У Маккенны имелась форма заявки на получение ордера. Он вывел ее на экран и вставил из другой «рыбы»: «Я почтительно прошу суд выдать ордер и приказ о конфискации в прилагаемой форме, разрешая обыск жилища по адресу… И то, что будет найдено, будет предъявлено суду вместе с прочими уликами, каковые суд может счесть надлежащими». Юристы любят такую хрень.
Лицо Мерва Питскомба исказилось от ярости. Тугодум Бадди Джонсон, бывший зек и спускатель шин, стоял рядом и притворно ухмылялся. Никому из них ордер не понравился, и еще больше не понравилось, когда Маккенна забрал ведомости по выплате зарплаты.
Этан Ансельмо, разумеется, там значится, и он выходил в море на «Промотанных бабках» за два дня до того, как его тело вынесло на берег. Хорхе Кастана там не было. Зато имелись инициалы, вписанные бухгалтером за неделю до последней записи про Ансельмо и через два дня после этой даты. Этим людям было начислено 178 долларов. Одни инициалы были Г. Б., а вторые X. К.
Бухгалтеры вынуждены все записывать, даже если что–то необходимо сохранить в тайне. Нелегалы, разумеется, работали неофициально, не имея номера социального страхования. Но баланс–то бухгалтер подводить обязан, правильно? Маккенна обожал бухгалтеров.
— Ладно, — сказал начальник, — у нас достаточные основания, чтобы задержать этого Питскомба и того, второго…
— Рандорфа.
— …задержать и немного обработать. Может быть, они и не преступники, и это были просто несчастные случаи, в которых капитаны не хотят признаваться. Но теперь у нас есть резонное основание для задержания. Привезите их завтра утром. Сейчас уже конец смены.
Под конец рабочего дня всегда случается какая–нибудь неразбериха с бумагами. Маккенна проделал все необходимое и занялся другими, более мелкими делами, уже подумывая о возвращении домой.
И тут его осенило.
Лет десять назад он научился хорошему трюку от сержанта, который расколол немало крутых парней.
Если у тебя есть двое подозреваемых в убийстве, сажай в кутузку обоих. Продержи их там ночь. И пусть с ними поработает система.
В юридических телешоу закон показан как умная и упорядоченная машина, которая в конце концов, примерно за час, наказывает виновного.
Однако система работает совершенно иначе. Едва попав меж ее жерновов, ты теряешь контроль над своей жизнью и становишься вещью. Ты сидишь в КПЗ, лихорадочно размышляя. Вокруг ни одного знакомого лица. Ты смотришь на сливную дыру в сером бетонном полу, где недавние пятна пробиваются сквозь слой дезинфектанта. На стенах ты видишь грубо нацарапанные рисунки органов и связанных с ними действий, ярко освещенные жужжащими люминесцентными лампами, которые никогда не выключаются. Ты слышишь доносящиеся откуда–то вопли и как копы стучат дубинками по решетке, чтобы стало тише. Но тише не становится. Поэтому ты опять продолжаешь сидеть наедине со своими лихорадочными мыслями.
Чтобы попасть в нормальную уборную и не мочиться в эту дыру, ты должен просить разрешение. У тебя есть право на звонок, чтоб выбрать себе адвоката из телефонного справочника, но голос на том конце провода отвечает, что адвокат придет завтра. Может быть, придет, а может быть, и нет. Ты ведь не богач, чтобы его заинтересовать.
Копы обращаются к тебе по фамилии и отводят тебя, словно ходячую мебель, в другую камеру, побольше, где сидит больше арестантов. Никто из них не смотрит на тебя — за исключением тех, чей вид внушает серьезные опасения. Потом наступает ночь, свет приглушают, но не намного.
Вот тут и проявляется разница между двумя подозреваемыми. Один будет спать, другой не будет.
Любой, кто кого–то убил, не уходит от трупа белым и пушистым. Убийцы смотрят те же фильмы, что и обычные люди, а телевизор они смотрят еще больше. Днем они сидят возле ящика, заключая сделки с наркодилерами или дожидаясь ночи, чтобы заняться другими темными делишками. У них куча времени, чтобы подумать о своих делах. Многие из них могут процитировать «Крестного отца». Фильм, разумеется. Никто из них не читает романы или еще что–то. Машина эмоций работает у них постоянно, и после дела они сбрасывают избыток энергии. Пьют, отправляются к бабам, колются.
А потом, если ты все рассчитал правильно, их арестовывают.
И вот тут давление резко спадает. Тяжкий груз напряжения, медленно копящийся стресс, не дающий покоя, — все это позади. Убийца плюхается на тонкий матрац, натягивает грубое шерстяное одеяло на лицо и проваливается в глубокий блаженный сон. Многие едва успевают добрести до койки, прежде чем у них кончается внутренняя энергия.
А теперь подумайте о парне, который не убивал. Он знает, что не убивал, даже если весь проклятый мир этого не знает. Он до смерти напуган, потому что осведомлен уличной культурой о том, что правосудие — шлюха, а борделем заправляют юристы. И поэтому он здесь в реальной опасности. Еще он знает, что должен упорно сражаться, думать, на все обращать внимание.
И при этом еще он взбешен, потому что не убивал, а разве это не имеет значения?
Поэтому его трясет, он сидит и не спит. Глаза у него воспалены, а язык заплетается, когда он пытается сказать другим парням в камере, которые уже отвернулись и спят, что он не убивал. Он знает, что умнее всего ему было бы стать чем–то вроде дзен–самурая и отключиться, но он не может. Потому что не убивал.
Возьмите список распределения арестованных по камерам и пройдите в комнату, где скучающий полноватый полицейский наблюдает за множеством экранов. Проверьте номера на экранах, отыщите нужные камеры, посмотрите на усиленные электроникой картинки. Спящие лежат спиной к свету, завернувшись в одеяла. Те, кто спать не хочет или не может — это не важно, — не обращают внимания на свет. Вы увидите, как они моргают, лежат и думают.
А на следующее утро сержант начинал колоть того, кто спал, и освобождал парня, который так и не смог уснуть. Иногда невиновные едва могли ходить после пережитого. Зато они, по крайней мере, выходили на волю, к солнцу.
Сломить спящих иногда удавалось только через несколько дней. Некоторым попадались умные или влиятельные адвокаты. По зато он точно, знал, что они убийцы, а в этом и была суть.
Маккенна научился этому столько лет назад, что и думать об этом не хотелось, и этот метод будет работать и тогда, когда его уже давно не будет на этой земле.
Он арестовал Питскомба и Рандорфа на закате. Их зарегистрировали, сфотографировали, сняли отпечатки пальцев. Они проклинали его на все лады, но Маккенна отмалчивался и делал свое дело.
Потом их отправили в камеры.
Дома Маккенну ждала бутылка «Зинфанделя», и в ту ночь он хорошо спал.
Утром и у Питскомба, и у Рандорфа оказались красные глаза, и оба были раздражены.
Его начальник тоже был раздражен:
— Я не говорил, чтобы вы сажали их на ночь.
— Не говорили? Наверное, я ослышался.
Маккенна произнес это с абсолютно каменным лицом. Став детективом, он тренировался перед зеркалом, и это оказалось ценным умением.
Допрашивая Питскомба и Рандорфа, он делал все, что мог, но тот простой факт, что они почти всю ночь не спали, лишил Маккенну уверенности. Он ничего от них не добился. Пришлось их освободить и попросить полицейских отвезти их домой.