У борта стоял матрос. Он показал на планшир, и Харрингтон понял, что произошло. При скользящем ударе пушечного ядра от планшира со скоростью мушкетных пуль отлетели щепки, одна из них угодила Монтгомери в лицо.
— Похоже, что теперь мы знаем, кто такой Монтгомери, — заключил Эмори.
Джива просматривала только что сделанную запись.
— У меня записано. Камера все время была сосредоточена на нем. Когда они сгрудились вокруг юноши, я его потеряла из виду. Но засняла мгновение, когда обломок планшира угодил в него.
Лейтенант Бонфорс добрался до орудия и комбинацией бодрых реплик и весомых тычков начал разгонять собравшуюся вокруг Монтгомери толпу.
— Давайте же не забывать о нашем деле, джентльмены. Хоксбилл, проводите мистера Монтгомери в капитанскую каюту. Мистер Терри, надеюсь, нам хватит времени еще раз выстрелить до того, как мы отойдем от противника.
Во время планирования предстоящей миссии все сошлись в одном: обе камеры Дживы должны непрерывно отслеживать обоих гардемаринов. Было известно, что ранен будет один из них, но который именно — неведомо. В рапорте Харрингтон называл этого гардемарина мистером Монтгомери, но как он выглядел и когда это случится, было неизвестно. В отчете капитана говорилось: «Мистер Монтгомери и мистер Кларк держались храбро и профессионально. С сожалением сообщаю, что мистер Монтгомери потерял левый глаз. Он переносит несчастье с похвальным оптимизмом».
Прежде чем развернуться и по длинной, неспешной кривой подойти к корме невольничьего судна, «Воробей» отошел на добрых полмили. Люди в шлюпке пытались повторить их маневр, но в мобильности мистер Уитджой значительно превосходил противника. Состязание мощности парусов и весел завершилось, когда «Воробей» вошел в предел досягаемости орудия. Харрингтон приказал стрелять но шлюпке, и второй выстрел взметнул фонтан брызг рядом с носом лодки, отчего все гребцы тут же поспешили к трапу, свисавшему с борта их корабля.
Бонфорс хихикнул, глядя, с какой скоростью они карабкаются на палубу:
— Кажется, выдержка у них никуда не годится: им не очень–то по душе представлять собой мишени, верно?
Харрингтон оценивал положение двух кораблей относительно друг друга. Около пяти минут нос «Воробья» будет находиться точно напротив кормы вражеского корабля, а значит, они смогут метать ядро за ядром по всей длине работоргового судна.
— Стреляйте по палубе, как считаете целесообразным, мистер Терри. Дадим по ним три выстрела. И остановимся, если они прекратят сопротивление.
— Они открывают люк, — заметил Эмори.
Капитан Захария вместе с четырьмя своими людьми обступили крышку люка в центре корабля. Они пригибались к палубе, опасаясь ядра, которое в любое мгновение могло пролететь над их кораблем, сметая все на своем пути.
Четверо моряков спустились в трюм. Капитан Захария отшатнулся назад, опустился на одно колено и двумя руками стиснул пистолет.
Завидев первые черные фигуры, выползающие на солнечный свет, Харрингтон тут же махнул рукой и приказал:
— Не стрелять, мистер Терри.
Чернокожих было отлично видно. Их сковывали цепи, но все же капитан и экипаж держали африканцев под прицелом.
Выбравшись из трюма, два раба упали на палубу. Товарищи подхватили их и оттащили от люка.
— Похоже, что треть из них — женщины, — отметил Бонфорс.
Харрингтон посмотрел в подзорную трубу, проверяя оценку лейтенанта. Одна женщина прижимала к себе ребенка. Он опустил трубу и сложил ее.
— Организуйте абордажную команду, мистер Бонфорс. Ее поведу я. Вы примете на себя командование судном.
— Боже мой! — воскликнул Эмори. — Да он ни секунды не теряет!
Они знали, что собирался предпринять Харрингтон. В рапорте об этом говорилось. Но никакие письменные свидетельства не смогли подготовить Эмори к быстроте принимаемых молодым капитаном решений.
«Я убедился, что более мы не сможем карать команду врага ядрами, — писал Харрингтон, — и поэтому решил взять корабль штурмом с помощью одной из шлюпок. Присутствие на борту несчастных невинных означало то, что враг может починить мачты прямо у нас на глазах и, возможно, ускользнуть под покровом темноты. Также я опасался, что они предпримут постыдный шаг, прежде имевший место в подобных ситуациях, и избежать судебного преследования, утопив груз в море».
Тут же вызвался Терри. Хотел пойти и Дейви Кларк, но Харрингтон счел, что они не вправе рисковать еще одним гардемарином.
— Думаю, Дейви, что двум молодым джентльменам лучше помочь нам удержать на плаву «Воробья».
Было очевидно, что команда нуждается в воодушевлении. Четверо сделали шаг вперед. Вид остальных убедил Харрингтона в том, что Бонфорсу нужно помочь.
— Каждому охотнику — двойная доля, — выкрикнул Харрингтон. — Из капитанской части.
Вылетевшее из кормового орудия ядро просвистело футах в сорока от левого борта «Воробья». Не успело оно упасть в волны, как Бонфорс махнул в его сторону рукой и провозгласил:
— Ребята, это будут самые легко нажитые деньги в вашей жизни. Вы же видите, какие из них стрелки!
В конце концов вызвалось пятнадцать человек. Это означало, что на борту «Воробья» останется десятеро; если случится худшее, они сумеют привести судно обратно в порт.
Джива улыбнулась:
— Он удвоил им жалованье, верно? А в рапорте об этом не упоминалось.
Харрингтон занял место на носу шлюпки. Терри — на корме, где обычно сидел старший по званию офицер.
Пока они приближались к врагу, это значило немного. Противник будет стрелять по ним с палубы, и мишени они представляли собой равноценные. Но когда они пойдут на абордаж, Харрингтону надлежит быть впереди. Если его убьют, все предприятие может претерпеть неудачу; но еще вернее оно провалится, если его люди решат, что капитан укрывается за их спинами.
Они сели в шлюпку с правого борта «Воробья», и корпус их корабля защищал их от вражеских орудий. Терри дал приказ двигаться вперед, и первые несколько секунд они гребли вдоль корпуса. Потом вышли из–за него.
И вот между Харрингтоном и кормовой пушкой неприятеля не оказалось ничего, кроме сотни ярдов воды и солнечного света.
Терри должен был подвести шлюпку к кормовой части правого борта вражеского судна. Договорились, что он будет на руле по двум причинам. Терри поведет лодку за пределами обстрела орудий правого борта и постарается свести к минимуму время нахождения в секторе обстрела кормовой пушки. С румпелем лучше всего мог управиться именно он. Никто из членов экипажа «Воробья» лучше его не знал сильных сторон и недостатков морской артиллерии.
Скользнув за корпус «Воробья», они побороли сопротивление воды. Терри выкрикнул твердое: «Навались! Раз! Два!» — и лодка рванулась к цели. Терри задал гребцам темп на два счета.
С каждым гребком они уходили все дальше и дальше из пределов досягаемости грозного кормового орудия. Но вместе с тем каждый всплеск весел приближал их к вооруженным противникам, столпившимся вдоль леєрного ограждения.
Харрингтон крепко сжимал оружие: в правой руке пистолет, в левой — абордажную саблю. Указательный палец он держал подальше от курка, чтобы случайно не выстрелить и не всадить в самого себя пулю, как глупец. Еще два пистолета торчали у него из–за пояса, справа и слева. У каждого из сидящих за ним моряков было по два пистолета и мушкеты, а у ног лежали абордажные сабли.
Вспыхнуло жерло кормовой пушки. Харрингтону показалось, что ему не удастся воспротивиться порыву скорчиться, уменьшиться в размерах, став не больше своей шляпы. Но он сосредоточился на борту вражеского судна и обнаружил, что может заставить себя сидеть прямо. Тут до него долетел грохот орудия. Отдаленный, словно доносящийся с лун Юпитера.