Это был не он. Рахула Може я узнал бы где угодно по рисунку его сознания. Разум этого пассажира казался смутно знакомым, но, возможно, он просто напомнил мне кого–то из колледжа. Я не обратил на него внимания, потому что, едва я произнес свою мольбу, что–то пробудилось и в моем сознании.
Как описать это?
Это как заснуть при тихом звуке радио. Звук не мешает вам спать и не вторгается в ваши сны, разве что придает им что–то навязчиво–призрачное, но, проснувшись, вы все еще слышите его. Так и я, проснувшись, услышал мысленно его голос, тихо зовущий меня издалека.
«Иду!» — откликнулся я, и в тот миг во мне не было страха.
Он не стал ждать, встретил меня на полпути. Не знаю, как он добирался оттуда, где был, но ранним утром я вышел на платформу крошечного полустанка, где поезд не должен был останавливаться. Вероятно, он устроил остановку, вторгшись в разум машиниста. Я вздрогнул от этой мысли. Я понимал, что прибыл на место.
Кирпичную платформу окаймляли кусты бугенвиллеи с красными цветами. Кроме завернувшихся в одеяла людей, дремавших на платформе в этот ранний час, и стаи ворон, грабивших помойку, здесь никого не было. В поле за станцией молодые и старые мужчины, присев, совершали омовение, сосуды с водой блестели на утреннем солнце. Они смотрели на проходящий поезд и, не смущаясь, продолжали свое дело. Я прошел мимо полупустого станционного здания, вдохнув запах заваривающегося чая. По радио Лата Мангешкар пела бхаджан.[24] Я вышел на узкую улицу поселка.
Он снял потрепанную комнатушку в отеле близ станции. Наши умы встретились, когда я поднимался по лестнице. Мне не пришлось стучать; он открыл дверь и впустил меня. Он был в том же обличье, в каком я видел его в последний раз: худощавый индус, казавшийся больше своего роста. Грязноватая комната, туалетный столик и потускневшее зеркало в фигурной латунной раме. Единственная продавленная кровать накрыта была голубым узорчатым покрывалом, а на беленых стенах проступали пятна от паана.[25] На стене у окна висел календарь с грудастой красоткой. Внизу была видна улица, уже забитая велосипедами, а сзади их подгоняли гудками несколько автомобилей. Воздух полон был дребезжанием велосипедных звонков.
Рахул Може не прикоснулся ко мне, а пригласил сесть на единственный в комнате стул.
Как мне описать нашу встречу? Передо мной было создание, которого я боялся и ненавидел всю жизнь, убивавшее невинных людей, виновное в смерти единственного человеческого существа, которое любило меня и заботилось обо мне, — Джанани. И все же… он был мне родным. Между нашими разумами не существовало преграды. С ним я мог бы начать изучать словарь забытого мною языка.
Я опасливо коснулся его сознания: исследуя его слепящие очертания, можно было потерять себя. Когда же вся его масса шевельнулась и нависла надо мной, как поднимающийся из воды синий кит, я отпрянул в панике.
— Я забыл, — сказал он, и его голос, прозвучавший в комнате, заставил меня вздрогнуть. — Ты не привык к нашему способу общения. В прошлый раз следовало дать тебе больше времени.
Вопросы и обвинения застряли у меня в горле. Я не сразу сумел заговорить. И пока я молчал, он пожирал меня голодным взглядом. Глазами леопарда, горевшими на золотисто–смуглом лице.
— Я хочу узнать… мне нужно… больше узнать о том, что мы такое, — проговорил я. — Зачем мы здесь. Зачем ты делаешь то, что делаешь.
— Позволь мне коснуться тебя, — попросил он. — Не разума, коль это все еще пугает тебя. Но я не все могу объяснить словами. Мне необходим контакт.
Я положил ладонь ему на руку. Он содрогнулся, и на миг мне показалось, что его рука меняет форму, что он вот–вот изменится, — но он остался прежним.
— Ты не представляешь, как долго я тебя искал, — сказал он. — Я обошел весь мир. Потом понял, что должен ждать, пока ты сам ко мне вернешься. Все эти годы я ждал.
Не знаю, чего я ждал от нашей встречи, но она оказалась поразительно спокойной, почти скучной.
— Позволь, я расскажу тебе о нашем народе, — говорил он. — По преданию, когда наш род был еще молод и все же достаточно стар, чтобы путешествовать меж звездами, мы колонизировали несколько миров — среди них и этот. Потом наш мир впал во тьму невежества. Вместо того чтобы сливаться, сплавляться друг с другом, достигая все большей гармонии, мы начали выставлять барьеры. Мы сражались. Мы утратили себя и свою историю. Ты должен понять, что расы, подобные нашей, не оставляют записей на камне — нам это было ни к чему. Умирая, мы просто вливаемся в бесформенный субстрат, содержащий нашу общую память. Новые существа рождаются из того же субстрата, уже с обрывками, фрагментами прежнего знания. Сливаясь с другими, мы восстанавливаем его целиком.
25