В первый раз я столкнулся с этим на митинге в Красном Форте[6] Дели. Первый министр из пуленепробиваемой ложи на эстакаде говорил речь о минувшей войне. Семь тысяч человек, которым нечего было делать: студенты колледжей, фермеры, у которых засуха сгубила урожай, клерки, безработные богатые наследники и прочие прожигатели жизни, уличный народ и карманники, — присоединились к его политическим сторонникам. По мере того как речь министра становилась все более страстной, я чувствовал, что умы, поначалу разрозненные и расслабленные, как связка резиновых тесемок, превращаются в улей гудящих в унисон пчел. Не очень интересно — слишком просто, да и небезопасно.
Я заткнул уши, но отгородиться не сумел, они ослепили и оглушили меня. Я, спотыкаясь, выбирался из толпы, со всех сторон меня толкали и осыпали бранью. И тогда меня поразила мысль: вот метасознание, возникшее самопроизвольно. Я его не создавал. Потому я и не мог распустить его. Кто знает, на что способно такое самозарождающееся метачудовище? Толпа захлестывала меня, вцеплялась в меня, втягивала в себя. Мне представилось, как зверь вырывается на улицы города, калечит и убивает, требуя крови. Мой собственный разум растворялся в этом хаосе. И тут случилось нечто странное и удивительное: я на мгновение ощутил полное умственное затишье, словно, пробираясь через огромное ревущее поле боя, окунулся в мирный водопад. Всего одно восхитительное мгновение. Затем в моей голове снова загудел улей, и мне ничего не оставалось, кроме как болтаться, очумело пошатываясь, по краю толпы, высматривая того человека. Конечно, я его не нашел. Кто же прошел так свободно сквозь густые дебри этого дикого метасознания, подобно монаху, безмятежно проходящему мимо грешного сияния мира?
Впоследствии я узнал, что на свете мало людей, подобных Санкарану, но что на краткие мгновения такими бывают все люди. Только немногие поддерживают такое состояние ума большую часть сознательной жизни. Сапожник, чинивший туфли перед бомбейским кинотеатром. Математик, видящий не мир вокруг себя, а формулы и уравнения. Мать, у которой единственная мысль — о недужном сыне. Влюбленный, в пыльном старом саду не замечающий роз. Да, позднее я постиг это состояние ума.
Жизнь в большом городе скучной не бывает. Моим способностям здесь находилось широкое применение, что втягивало меня в неожиданные приключения. Однажды, прогуливаясь по крепости Старого Дели, я увидел стоящую в дверях девушку. Обычную девчонку, подростка в ярком красном сальвар камиз,[7] слишком просторном для нее. Улочка полна была народу и шума, велосипедных звонков и призывов торговцев фруктами и прозрачного яркого света второй половины лета. Увидев ее в темной подворотне старого дома, увидев ее омытое солнечным лучом лицо, я, как удар в лоб, ощутил муку ее ума. Я ощутил безнадежность столь полную, что инстинктивно свернул к ней. Она попятилась от меня, а в дверях здания, в котором я теперь узнал бордель, появился мужчина.
Так я повстречался с Дулари. Для того чтобы вызволить ее, понадобились почти все мои скудные сбережения (на выкуп) и помощь местного женского общества. Потом ей нашли работу в швейной мастерской, где десятки изнуренных работой молодых женщин шили новенькие одежды для заморского рынка. Я изредка виделся с Дулари, но чаще чувство вины заставляло меня держаться поодаль. Правда, жизнь ее изменилась к лучшему, но все же это была не жизнь для четырнадцатилетней девочки. Но я теперь принадлежал к среднему классу. Я должен был держаться в определенных рамках. Кроме того, комнатку, в которой я жил, мне сдавала большая шумная семья из Пенджаба. В моей жизни не было места для Дулари.
Все же я не скрывал от себя того, что мог бы полюбить ее. Она была еще ребенком, и это было неприлично, но я заглядывал в ее разум, не замечая тоненького изломанного тела. Она походила на вошедший в пословицу лотос в темной воде: корни зарылись в ил, но он стремится вверх, чтобы раскрыть лепестки под небом. Под шрамами часть ее существа осталась нетронутой пережитыми лишениями и унижениями: в ней был ум, надежды и пласты изумительной сложности, полные возможностей, которым вряд ли дано осуществиться.