— Я же сказал, что у нас нет ни крейцера, чтобы оплатить счет! — Мельхиор бросил укоризненный взгляд на Магдалену.
Однако девушка стояла на своем и даже подтолкнула Мельхиора к входу в трактир «Красный бык».
— Что ты придумала? — спросил явно озадаченный Мельхиор, когда они переступили порог трактира. Общий зал был почти пуст, если не считать одного-единственного пьяницу, сидевшего в полумраке за пустым столом и вперившего отсутствующий взгляд в деревянный кубок.
За стойкой, на которой стояли бочка вина и стеклянный баллон водки, появилось пропитое, освещенное пламенем свечи лицо хозяина, мужчины плотного телосложения. На его голове красовался черный колпак в складку, а сам он был одет в камзол того же цвета, контрастировавший с его необычно светлым цветом кожи.
— Эй, это вы хозяин «Красного быка»? — бойко спросила Магдалена.
— Именно он и есть, юная дама! — столь же бойко ответил трактирщик, немного сбитый с толку тем, что разговор вела женщина, в то время как дюжий парень робко оставался на заднем плане.
— Тогда у вас наверняка найдется для нас комната на одну ночь. Или даже на две?..
— Магдалена, — зашипел Мельхиор, — ты помнишь, что я тебе сказал?
— Все в порядке, — бросила в ответ Магдалена, пока хозяин внимательно, с головы до ног изучал сначала ее, а потом Мельхиора.
— Шесть пфеннигов за комнату на одну ночь, — ответил наконец старик и добавил, прищурив глаза: — Надеюсь, вы сможете заплатить?
Мельхиор придвинулся к Магдалене и попытался увести ее из трактира. Но девушка вырвалась, сделала шаг к старику и подняла подол своего длинного платья. Ловкими пальцами она повозилась в подкладке, пока шов не лопнул, и извлекла оттуда золотую монету. Положив ее на стойку, Магдалена с некоторым вызовом в голосе произнесла:
— Надеюсь, я ответила на ваш вопрос?
Вытаращив глаза, старик и Мельхиор склонились над поблескивающей золотой монетой: это был золотой флорентийский гульден!
— За эти деньги вы можете оставаться в моем доме столько, сколько ваша душа пожелает. — Трактирщик расплылся в улыбке, в то время как Мельхиор поедал Магдалену вопрошающим взглядом. — Если угодно, моя жена приготовит вам поесть. Вы наверняка проголодались после долгого пути. Откуда вы прибыли, позвольте спросить?
— Из Саксонии, — опередил Мельхиор Магдалену, надеясь своей ложью запутать их следы. Магдалена с улыбкой спрятала золотой в подол своего платья.
Позже, когда они сидели за столом, воздавая должное свиным ножкам и кровяной колбасе, вонючему сыру с резким запахом и хлебу грубого помола, и запивали все это майнским вином из глиняных кружек, Мельхиор смущенно поинтересовался:
— Что ж ты мне не сказала, что у тебя с собой такое богатство?
— А что бы от этого изменилось? — пожала плечами Магдалена. — У меня до сих пор в голове не укладывается, что ты снова заговорил.
Мельхиор растерянно молчал. Однако от Магдалены не укрылось, что у него дрожали руки. Во время еды он чуть было не подавился. Сейчас Мельхиор, этот высокий и крепкий парень, походил скорее на робкого и стеснительного школяра.
— Мне очень жаль, — попробовала разрядить ситуацию Магдалена, — я не хотела наседать на тебя. Давай лучше пойдем на площадь и посмотрим на артистов, развеемся!
Выйдя из трактира на улицу, они сразу погрузились в шум и мельтешение черни, обожавшей такие развлечения. Впрочем, даже чинные горожане радовались выступлению барабанщиков, трубачей и воплям зазывал. Один глашатай пытался перекричать другого, доказывая, что его аттракцион — величайший спектакль после того, как Иисус полтора тысячелетия тому назад пятью хлебами и двумя рыбами накормил пять тысяч человек.
Тут и там раздавался женский визг — это свиньи, собаки, кошки и мальчишки терлись в толчее у них под ногами и забирались к ним под юбки, когда искали остатки пищи и отходов, кучами лежавших на площади. Сильно воняло мочой, поскольку ни женщины, ни мужчины не находили ничего зазорного в том, чтобы справить нужду тут же. Вино и водка, которыми маркитантки за один пфенниг потчевали всех желающих из бочонков, делали свое дело.
Почтенные горожане, одетые получше, ходили в сопровождении лакеев, жердями прокладывавших дорогу своим господам и смачно при этом ругавшихся, — к неудовольствию простых людей, отвечавших толстосумам громкими злобными выкриками.
Когда циркачи наводняли город, в нем воцарялся самый настоящий произвол. Шуты были вне закона, преступление, совершенное против них, никем не каралось. В такой вечер, как сегодня, все было дозволено, и можно было не опасаться строгого правосудия.