- Амазонский табак? - капризно вскричал Док, сидевший по другую руку от Винского. - Но я не люблю амазонский!..
- Ну, - протянул Комбат, поправил галстук-бабочку и виновато улыбнулся. - Индейцы его курят...
- Я тоже не люблю амазонский! - сказал Винский. - Сеньор Сальвадор обещал нам лучшие в мире кубинские сигары...
Тут он затряс головой и воскликнул:
- От этой пляски у меня в глазах двоится!.. У меня такое чувство, словно всё это со мною только что было... Всё это я уже видел... Всех этих медведей...
- А-а, - небрежно протянул Док и пригладил сильными чуткими пальцами отвороты смокинга на груди, стряхивая видимую только ему пылинку. - Мы же в Колумбии, а это родина Гарсиа Маркеса...
Тут из темноты раздалось рычание ягуара: сначала кто-то огромный с громким хрипом втянул в себя воздух, а потом рокочуще и долго выдыхал его с шипением, в самом конце мурлыкающе рыкнув. Через несколько секунд всё повторилось сначала.
- Что-то сегодня особенно близко, - заметил Винский.
- Наглеет ягуар, - отозвался Док с видом бывалого охотника и предложил. - Вот я сейчас стрельну...
Винский хотел его остановить, но к нему неожиданно шагнула высокая цыганка, на смуглом лице которой царственная надменность сменилась нежной улыбкой. И тут словно какая-то сила подхватила Винского и потянула куда-то вверх.
Он почувствовал, как кровь бьётся в его жилах, и эта кровь всё приливала, и приливала, пока не затопила его всего, и вот уже стремительный поток, который был сама жизнь, понёс его всё выше и выше, и он отдался этому потоку, и он опять стал первобытным, диким охотником в ту древнюю тёмную пору, когда на земле ещё не было ничего - ни счастья, ни мук, а было одно лишь таинство стенающей плоти...
****
Винский стоял на берегу реки.
Река неспешно катила между крутых и глинистых берегов, вода в ней была густого кофейного цвета. По воде плыли ядовито-зелёные островки какой-то растительности и большие, скользкие на вид коряги с сидящими на них птицами, цаплями и пеликанами. Время от времени коряги затягивало в водовороты, и птицы крутились в них до тех пор, пока им это не надоедало, и тогда они улетали, грузно оттолкнувшись от коряги, полузатопленной их тяжестью.
Винский тосковал, ему хотелось чего-то странного, чего-то такого, что вне всяких правил, вне всяких законов и рамок. Его душу мутило от тяги к полёту, который один только и имеет в жизни значение. Причём, куда лететь и зачем - душе Винского было совершенно не важно.
Полюбовавшись ещё немного на туземную реку, он сплюнул с досады, хлопнул комара на щеке и пошёл в лагерь. В резиновых сапогах его хлюпала вода, ноги выше сапог кусали какие-то мокрецы, с высокой травы падали и прилипали на штаны склизкие пиявки. Винский отряхивался от них и ругался матерно.
В лагере было всё то же. От нечего делать он взял мачете, отрубил с бананового дерева лист и тут же бросил его. Всё вчерашнее казалось нереальным, расплывчатым и стёртым.
- Может опять цыган? - спросил Комбат у него с надеждой и потрогал брезгливо свою щетину на квадратной челюсти.
Винский вспомнил переливчатое сияние парчи, заломленные смуглые руки и поморщился. Какое-то время он молчал, потом сказал решительно:
- Хочу айяуаску!..
- Да зачем тебе это? - взвился со своего места Док.
- Не знаю, мать твою, - ответил Винский и добавил. - Душа просит...
****
Индейцы плясали. В руках у них были немудрёные музыкальные инструменты - флейты, барабан и какие-то дудки. Они ходили по кругу, как скованные одной цепью каторжники, время от времени тряся левой ногой под грохот барабана, и тяжело дышали. Лица их были унылы, а изо рта не вырывалось ни пения, ни вскрика. Казалось, что они исполняли тяжёлую принудительную работу. Подвески из сушёных амазонских орехов на их ногах ритмично погромыхивали звуками, похожими на звуки маракасов.
Винский пригляделся к танцорам, стараясь их сосчитать, а поскольку те двигались по кругу, он начал отсчёт с барабанщика - какой-то крепкий малый бил и бил в барабан, зажав его под мышкой. Скоро, что удивительно, барабанщиков оказалось двое, и Винский сбился со счета.
Он оторопело посмотрел на мано Антонио, который сидел рядом с ним у костра, но их румберо, - смуглый до красноты старый индеец с ввалившимися, видимо оттого, что выпали зубы, морщинистыми щеками, выступающими скулами и воинственным орлиным носом, - словно бы не заметил его удивления.
Медленно он сказал Винскому:
- Яхе или, по-другому, айяуаска - напиток, приготовленный из нашей особой лианы, сеньор Винский... Мы называем его "вино мёртвых"... А действие его таково: все свои мысли, все образы, все свои чувства вы во время обряда передадите существу из Верхнего Мира... А его чувства - вы примете к себе, как свои... Потом вы, сеньор Винский, уснёте, а как проснётесь, - расскажете свои сны мне...
Винский кивнул. Глаза румберо блеснули. Он встал и вошёл в круг танцующих. Тут же один из барабанщиков протянул ему свой барабан. Румберо зажал барабан под мышкой и затянул какую-то ритмичную песню, постукивая в барабан пальцами. Танцоры задвигались быстрее.
К Винскому на освободившееся место подсел Комбат. Охапка веток под его мощным телом жалобно захрустела и просела почти до земли.
- Но наш уважаемый мано Антонио не договаривает... От этого яхе у человека бывает рвота, - со значением сказал Комбат и добавил. - Индейцы так лечатся...
- В задницу! - отмахнулся Винский. - Мано Антонио обещал мне церемонию по превращению моих тайных мыслей в материю...
Тут Док воскликнул:
- От этой пляски у меня в глазах двоится!..
- У меня тоже... Прямо морок какой-то, - ответил Винский и спросил у него. - Ты сколько барабанов видишь?..
Док присмотрелся.
- Кажется, четыре, - сказал он, наконец, потом исправился. - Нет, три... Два - у танцоров и один - у сеньора румберо... Или два - у сеньора румберо?..
Винский пригляделся к танцорам, стараясь их сосчитать, а поскольку те двигались по кругу, он начал отсчёт с барабанщика - какой-то крепкий малый бил и бил в барабан, зажав его под мышкой. Танцоры прошли половину круга, и барабанщиков оказалось двое. Винский сбился со счета и вопросительно посмотрел на проводника, который сидел рядом с ним у костра.
Румберо Антонио словно бы не заметил этого - худое измождённое лицо его было мрачно и бесчувственно.
- Яхе или, по-другому, айяуаска - напиток, приготовленный из нашей особой лианы, - сказал он Винскому. - Большинство людей приходит к шаману лечиться, и тогда используется отвар яхе, который мало действует на сознание, а больше действует на тело... А вот айяуаску для духа мы пьём только один раз в жизни - как переход на другой уровень существования... Чаще пьют айяуаску сами шаманы, а ещё касики для принятия судьбоносных решений... Вы, сеньор Винский, пройдёте ритуал касика, чтобы приобщиться к мудрости нашего народа...