– И ты правда считаешься, что именно дорэи поможет нашей семье измениться, не упав в грязь лицом? – наверное, это был последний то ли упрёк, то ли просьба остановиться и подумать, но Ену было сейчас крайне важно услышать ответ племянника, который и решит его дальнейшую позицию относительно этого брака.
– Почему бы и нет? – с лёгкостью и едва заметной улыбкой ответил Рен. – Она ведь изменила меня.
Больше непрекословный и твёрдый в своих решениях глава семьи Тао ничего не говорил. Он продолжил идти к двери дома, ведущей на задний двор, а звуки каблуков его ботинок олицетворяли все поставленные им точки, которые никаким образом не могли быть приняты за многоточие.
Сказать такие слова...
Вроде бы слащаво, вроде бы даже банально, но для Тао, который не просто привык быть один, но и вовсе когда-то не знал ничего, кроме ненависти, они стали последней каплей гордости, когда-то не дававшей ему признаться в своих чувствах даже перед самим собой.
Ещё не раз он будет хладнокровным и эгоистичным. Он вечно будет раздражать своим жутким характером и сарказмом друзей. Но уже никогда и никто не усомнится в том, что у него есть сердце, и в том, что оно теперь всегда будет принадлежать только одной беглянке, скрывающейся в тёмном лесу, который, увы, не поможет ей спрятаться от его гнева.
Но вот и вопрос. Что страшнее: собственные страхи или брошенный перед алтарём жених с приручённой гордостью?
Опасения и сомнения рождаются не только из сердца, но и под действием окружающей обстановки. Давящие на психику корявые стволы деревьев, которые часто-часто мелькали перед глазами бегущей без оглядки девушки, создавали впечатление преследования, из-за чего страх становился всё сильнее, а бег всё неуклюжее. Её белое пышное платье невесты потеряло своё великолепие, так как серые оттенки грязи и пыли на подоле платья никак не могли сойти за дизайнерскую задумку.
На голове шатенки тоже не осталось былой красоты. Локоны высокой причёски хаотично выбились из основного пучка, собранного на затылке и украшенного белыми, пышными цветами. Из-за опрометчиво снятых перчаток её тонкие пальцы покрылись мелкими порезами, потому что она постоянно хваталась за шершавую кору вековых деревьев. Но, в конце концов, все её прятки и бег наперегонки с собственными страхами окончились слабостью невесты, медленно остановившейся и спустя минуту рухнувшей на колени.
Юи упала так, словно испустила последний выдох, глазами она пыталась поймать реальность, которая всё кружилась и кружилась вокруг неё точно так же, как жёлтые, оранжевые и красные листья, коими была устелена вся земля, а её пышная юбка, словно пушистая ромашка, накрыла рыжее «покрывало» осени.
Дышала девушка через рот, потому что жадность до воздуха не знала границ. Но задыхалась она отнюдь не от усталости, которая, конечно же, присутствовала, а скорее от собственных мыслей, разрывающих её голову. Тело девушки колотила пробирающая до костей дрожь, но опять же виной тому был не холодный ветер, гуляющий меж деревьев, а её паническое состояние, когда она не знала в какую сторону побежать дальше. Казалось, она сейчас разорвётся на куски из-за страха и ужаса, рождёнными совершённым поступком.
Она сбежала практически перед самым алтарём, бросив любимого человека и, возможно, «подарив» своему будущему ребёнку детство, где у него не будет ни отца, ни счастья, ни спокойной жизни, если вечно работающая на подпольных работах мать вообще сможет ему дать жизнь.
Странные мысли... Однако именно они пронзали наряду с болью голову Вэй, закрывшей руками лицо, но не позволившей себе заплакать. Нет. Она не будет лить слёзы и проклинать мир, потому что дорэи это просто не дозволено. Боль – это непростительная роскошь для слёз обычного раба, хотя слёзы счастья – это и вовсе несуществующее понятие. Но всё же ведь она была счастлива. И её сердце ведь действительно билось, бьётся и будет биться от любви и настоящей дружбы. А это значит, что Юи всё-таки разрушила миф о дорэи – рабах без чувств, эмоций и права на простую человеческую жизнь.
На какое-то время все эти мысли покинули голову Вэй, видимо, в связи с тем, что она стала расслабляться, несмотря на холодный ветер, пробирающий до самых косточек и заставляющий кутаться в коротенькое меховое болеро, которое вряд ли могло согреть лучше, чем горячий чай, большой дом и любимый человек.
Подняв спустя довольно долгое время голову, Юи подумала о своём поступке, посмотрев на него глазами Рена. Говорить о боли шатенка не бралась, но то, что он испытал неудобство перед родными и гостями, что был готов провалиться от стыда, она могла заявить уверенно.
«Нужно вернуться», – коснулась плеча шатенки рука её ангельского воплощения, которое и подтолкнуло к такой спокойной и умиротворяющей её душу мысли.
Ещё не успев подняться, Юи ощутила, как на неё обрушился мало того резкий, так ещё и холодный поток воздуха, заставивший поёжиться и прикрыть глаза рукой. Ветер был каким-то даже противоестественным, несущим в себе беспокойную ауру, и когда Вэй подняла глаза, то неминуемо вздрогнула от испуга перед видом приведения семьи Тао.
Девушка, туловище и лицо которой не были на своих местах, уже не раз являлось к ней, когда она гостила в особняке Тао. Она давно привыкла к её пугающему образу и виду утопленницы, но почему-то именно сейчас она испугала её как никогда раньше: возможно, из-за того, что это совершенно новый дом Тао, и здесь она, по логике вещей, не должна была поселиться, а, возможно, из-за того, что она смогла найти её несмотря на барьер, который мешал любому шаману засечь её фурёку.
– Привет, – наспех поднявшись на ноги, но едва не упав от того, как неприятно закололо в отсиженных ступнях, нервно сглотнула Юи, не отводя взгляда от приведения. Она так ни разу и не смогла увидеть её лица, которое пряталось со стороны спины, ведь согласно легенде она умерла от того, что кто-то ночью свернул ей шею.
Не успела шатенка с ней поздороваться, как призрак дома Тао растворился в воздухе, подобно густому сигаретному думу, оставив Юи с мыслями о том, для чего она приходила и что хотела сказать. Однако думать ей над этим пришлось недолго.
За спиной раздался отчётливый хруст близлежащих сухих веток, тем самым оповещая молодую девушку о том, что приведение привело к ней неожиданного гостя. Повернуться на шаги и посмотреть на него, было страшно, ну а точнее пугала лишь мысль, что это Рен, хотя, зная своего любимого, он бы не стал взывать к терпению и молчанию после такого-то номера, выкинутого шатенкой перед самым, так сказать, алтарём. Что ж, гость и не собирался сгущать вокруг себя загадочность, благодаря чему он недолго молчал.
– А знаешь, Линг всегда была сострадающей и выручающей Тао в трудную минуту, – выйдя из-за спины девушки и расхаживая со сцепленными за спиной руками, поделился воспоминаниями Чинг, пока у Юи замерло сердце, и приоткрылся рот от неожиданности. Старейший член семьи Тао так спокойно и уравновешенно завёл с ней беседу об исчезнувшем призраке, что можно было подумать, Юи и вовсе не сбегала со свадьбы, и сейчас они сидят за круглым столиком, попивая чай. Меж тем Тао продолжил: – И, кстати говоря, рассказ Ена о том, что её убили воры, немного приукрашен. В ту роковую ночь, когда даже моего деда ещё не было в планах моих предков, в дом и правда пробрались воры. Молодая жена главы семьи Тао – Линг – поспешила с оружием в руках вниз по лестнице, услышав посреди ночи шорохи, но, к сожалению, наступила на подол своей ночной сорочки и, споткнувшись, сломала себе шею, падая со ступенек вниз. С тех пор она неустанно хранит верность семье Тао и, как пыталась в ту ночь, так и до сих пор охраняет её от всех напастей.
– П-простите меня, – опустив стыдливо глаза, произнесла Юи, поджав губы и сочтя, что Чинг постарался через призму сего рассказа показать, насколько она поступила неправильно. Любая жена главы семьи Тао должна оберегать честь и спокойствие клана даже ценой собственной жизни, а она нагло сбежала, поддавшись трусости, что и делало её недостойной Рена. – Я понимаю, что поступила ужасно, и готова принять последствия.