— В мастерской он выглядел очень романтично, — признала Сэнди.
— В чем это выражалось?
— Я думаю, в том, что у него только одна рука, — сказала Дженни.
— Но рука у него всегда одна.
— Зато пользовался он ею больше, чем обычно.
— Он ею постоянно размахивал, — уточнила Дженни. — Из окна мастерской открывается чудесный вид. Это предмет его гордости.
— Мастерская находится в мансарде, я правильно поняла?
— Да, она тянется вдоль всего дома. Он нарисовал еще один семейный портрет, немного смешной: первым стоит он сам, очень высокий, потом его жена, а дальше — все его дети по росту, самый маленький сидит на полу. Получается диагональ, которая пересекает полотно.
— Что же в этом смешного? — спросила мисс Броди.
— Они все смотрят прямо перед собой и все очень серьезные, — сказала Сэнди. — Наверное, это сделано нарочно, чтобы вызвать смех.
Мисс Броди немного посмеялась. Вдали, на горизонте, красиво садилось солнце, отражаясь в море кровавыми полосами и набухая зловещим, как предвестье Божьей кары, багрянцем и золотом, словно, не коснувшись повседневной жизни, наступал конец света.
— Там есть еще портрет, — напомнила Дженни, — пока не законченный, портрет Роуз.
— Он написал портрет Роуз?
— Да.
— Роуз ему позировала?
— Да, около месяца.
Мисс Броди очень разволновалась:
— Роуз мне ничего не говорила об этом.
Сэнди спохватилась:
— Ой, я забыла. Это должно было быть для вас сюрпризом. Вы ничего не должны были пока знать.
— Как? Мне собираются показать этот портрет?
Сэнди выглядела смущенной, так как не была уверена, как именно Роуз намеревалась сделать из своего портрета сюрприз для мисс Броди.
— О, мисс Броди, на самом деле она хотела сделать вам сюрприз, пока сохраняя в тайне, что она позирует мистеру Ллойду.
Только тут Сэнди сообразила, что так оно и есть.
— А… — Мисс Броди казалась весьма довольной. — Это очень умно со стороны Роуз.
Сэнди почувствовала укол ревности: ум в Роуз не предполагался.
— А в чем она ему позирует? — спросила мисс Броди.
— В школьной форме, — ответила Сэнди.
— Она сидит боком, — добавила Дженни.
— В профиль, — поправила мисс Броди.
Мисс Броди остановила шедшего навстречу рыбака, купила лобстера для мистера Лаутера и продолжила:
— Роуз будут много рисовать. В том числе и мистеру Ллойду она будет еще не раз позировать, ведь она принадлежит к сливкам общества.
Это было произнесено с вопросительной интонацией. Девочкам стало ясно, что она изо всех сил старается из их разрозненных замечаний составить цельную картину.
Дженни согласно поддакнула:
— О да, мистер Ллойд хочет нарисовать Роуз еще и в красном бархате.
А Сэнди добавила:
— У миссис Ллойд есть для этого кусок красного бархата, они уже пробовали задрапировать в него Роуз.
— Вас пригласили приходить еще? — спросила мисс Броди.
— Да, всех, — ответила Сэнди. — Мистер Ллойд считает, что мы — очень славная и веселая компания.
— Не кажется ли вам знаменательным, — заметила мисс Броди, — что именно вас шестерых выбрал мистер Ллойд, чтобы пригласить в мастерскую?
— Ну, мы же — клан, — сказала Дженни.
— А других девочек из школы он приглашал к себе? — Ответ мисс Броди знала заранее.
— Нет, только нас.
— Это потому, что вы — мои. Скроены по моему образу и подобию, а я сейчас в расцвете лет.
Сэнди и Дженни не придавали особого значения тому факту, что учитель рисования пригласил их к себе всей группой, но теперь подумали, что в его отношении к клану Броди действительно было что-то особенное. Здесь крылась тайна, над которой стоило поломать голову, но уже сейчас было ясно, что, думая о них, он думал о мисс Броди.
— Он всегда спрашивает о вас, — сказала Сэнди. — Первым делом, как только увидит.
— Да, Роуз мне это говорила, — ответила мисс Броди. Внезапно, словно перелетные птички, Сэнди и Дженни, не сговариваясь, безо всякого предупреждения сорвались с места и принялись бегать по прибрежной гальке навстречу наполнившему воздух красками закату, потом возвращались к мисс Броди, которая рассказывала им о своих планах на предстоящие каникулы: оставив полнеющего мистера Лаутера кормиться дальше с помощью все тех же двух мисс Керр, она собиралась отправиться за границу, но на сей раз не в Италию, а в Германию, где канцлером стал Гитлер, профетическая фигура типа Томаса Карлейля, притом более надежная, чем Муссолини. «Немецкие коричневорубашечники, — говорила она, — то же самое, что итальянские чернорубашечники, только они заслуживают большего доверия».