5
Селина явилась в гостиную в широкополой, с твердыми полями синей шляпе и в туфлях на высокой платформе: говорили, что эта мода, пришедшая из Франции, символизирует Сопротивление. Было позднее воскресное утро. Селина совершила прелестную прогулку по дорожкам Кенсингтонского парка вместе с Грегги.
Селина сняла шляпу и положила ее на диван подле себя.
— Я пригласила на ленч гостя, — сказала она. — Это Феликс.
Феликс, полковник Дж. Феликс Добелл, начальник того отделения американской разведки, которое занимало верхний этаж соседнего с клубом отеля. Он уже успел побывать на одном из клубных танцевальных вечеров и там выбрал для себя Селину.
— А я пригласила на ленч Николаса Фаррингдона, — сообщила Джейн.
— Но он ведь уже был у нас на этой неделе.
— Ну и что? Он опять придет. Я ходила с ним на вечеринку.
— Прекрасно, — сказала Селина. — Он мне нравится.
— Николас сотрудничает с американской разведкой, — сказала Джейн. — Вероятно, он знаком с твоим полковником.
Обнаружилось, что им не приходилось встречаться. Вместе с девушками они получили столик на четверых, и две девицы принялись им прислуживать, принося тарелки с едой из раздаточного окна. Воскресный ленч был самой лучшей трапезой недели. Каждый раз, когда одна из девушек поднималась, чтобы получить и принести очередное блюдо, Феликс Добелл из вежливости привставал с места, затем снова садился. Николас, пока две девицы его обслуживали, спокойно бездельничал, как англичанин, обладающий droits du seigneur[72].
Ректор — высокая бледнолицая женщина, обычно одевавшаяся во все серое, отчего и лицо ее казалось скорее серым, сделала краткое объявление о том, что член парламента, консерватор, придет в следующий вторник, чтобы преподать здесь предвыборную дискуссию.
На это Николас улыбнулся так широко, что его продолговатое смуглое лицо стало еще привлекательнее. По-видимому, ему очень понравилась идея «преподать дискуссию», и он сказал об этом полковнику, который добродушно с ним согласился. Казалось, полковник влюбился во все, что видел в клубе, а Селина стала центром и фактическим средоточием всех его чувств. Таков был обычный эффект, производимый клубом Мэй Текской на всех его посетителей-мужчин. И Николаса точно так же очаровал этот единый организм, с той лишь разницей, что он возбудил в нем поэтическое чувство до необычайной остроты, до отчаяния, ибо в тот же самый момент он с иронией отмечал, что в собственном ходе мыслей навязывает этому сообществу образ, самому этому сообществу непонятный.
Они расслышали голос серой дамы-ректора, беседовавшей с седовласой Грегги, сидевшей с ней за одним столиком:
— Видите ли, Грегги, я ведь не могу находиться во всех местах клуба одновременно.
А Джейн обратилась к своим компаньонам:
— Это один из тех фактов, что делают нашу жизнь здесь более или менее сносной.
— Очень оригинальная мысль, — сказал американский полковник, однако его слова относились к чему-то, о чем говорил Николас еще до реплики Джейн, когда они обсуждали политическое мировоззрение клуба Мэй Текской. Предложением Николаса тогда было: «Им вообще следует запретить голосовать. Я хочу сказать, их надо уговорить не голосовать. Мы могли бы обойтись без правительства. Мы могли бы обойтись монархией, Палатой лордов…»
Джейн явно скучала, поскольку читала эту часть рукописи уже не один раз и ей гораздо больше хотелось обсуждать личности, что всегда доставляло ей больше удовольствия, чем любой разговор на безличные темы, каким бы легким и фантастичным такой разговор ни был, хотя она еще не допустила признание этого факта в свое, рвущееся к интеллектуальным высотам сознание. Этого не произошло до тех пор, пока Джейн не достигла пика карьеры репортера и интервьюера в самом крупном из женских журналов, когда она обрела свое истинное предназначение в жизни, хотя по-прежнему несправедливо полагала, что способна мыслить, да и в самом деле демонстрировала некоторую способность к тому. А сейчас она сидела за столом рядом с Николасом и мечтала, чтобы он перестал разговаривать с полковником о счастливых возможностях, кроющихся в произнесении политических речей девицам клуба Мэй Текской, и о различных способах развращения их нравов. Из-за того, что ей было скучно, Джейн испытывала чувство вины. А Селина рассмеялась, сохраняя уравновешенность и достоинство, когда Николас затем заговорил о центральном правительстве:
— Мы могли бы обойтись без управления из центра. Оно плохо для нас, но что еще хуже, оно плохо для самих политиков…
72
Права лорда