«Самообладание есть идеальная уравновешенность и невозмутимость тела и души, совершенное спокойствие, каким бы ни был социальный пейзаж. Элегантная одежда, безупречная подтянутость и ухоженность, идеальное умение правильно держаться — все это способствует обретению уверенности в себе».
— Ты мне не дашь шиллинг в обмен на два шестипенсовика?
— Нет. Вообще-то у Энн есть ключ, который открывает газометры.
— Энн, ты дома? Не одолжишь мне ключ?
— Если мы все будем пользоваться этим ключом слишком часто, нас поймают.
— Только сегодня. Мне надо умственную работу делать.
Селина сидела, еще не одевшись, на краешке кровати Николаса. У нее была манера бросать взгляды искоса, из-под ресниц, и такие взгляды позволяли ей овладевать ситуацией, которая иначе могла бы выявить ее слабость.
— Как ты можешь вообще жить в этой конуре? Она тебя устраивает? — спросила она.
— Устраивает. Пока не найду квартиру.
На самом деле он был вполне доволен своим аскетичным жилищем. В безрассудных мечтаниях визионера он довел свою страсть к Селине до стремления, чтобы и она тоже приняла и использовала привлекательные черты бедности в собственной жизни. Он полюбил Селину, как любил свою родную страну. Ему хотелось, чтобы Селина стала как бы идеальным обществом внутри собственного костяка, хотелось, чтобы все ее прелестные члены подчинялись ее мозгу, как разумные женщины и мужчины, и чтобы эти женщины и мужчины обладали той же красотой и изяществом, что ее тело. Что же касается стремлений Селины, они были сравнительно скромными: в этот момент ей нужна была пачка зубчатых заколок для волос — как раз тогда они на несколько недель исчезли из магазинов.
Это был далеко не первый случай, когда мужчина увлекает женщину в постель с целью обратить ее душу, но Николасу в величайшем обострении чувств казалось, что первый, и он в постели мучительно пытался силой собственного желания разбудить социальное сознание Селины. После чего он тихонько вздохнул в подушку с не очень твердым ощущением достигнутого и вскоре поднялся, с еще большим, чем когда-либо, обострением чувств обнаружив, что никоим образом не сумел передать свое видение совершенства этой юной девице. Она сидела, обнаженная, на кровати и бросала вокруг взгляды из-под ресниц. У Николаса имелся достаточный опыт общения с девицами, сидящими на краешке его кровати, однако ни одна из них с такой холодной уверенностью не относилась к собственной красоте, как Селина, и не была так красива, как она. Ему казалось невероятным, что она не разделит с ним его понимания прелестных сторон бедности и отсутствия собственности, ведь ее тело было так строго и экономно снабжено всем необходимым.
— Не знаю, как ты можешь жить в таком убожестве, — повторила Селина. — Тут все равно что в камере. Ты что, вот на этом готовишь? — Она имела в виду газовую горелку с решеткой.
Он ответил, в то же время постепенно осознавая, что это любовное приключение было любовным только с его стороны:
— Да, конечно. Хочешь яичницу с беконом?
— Да, — сказала Селина и стала одеваться.
Николас снова обрел надежду и достал полученные по карточкам продукты. Селина привыкла иметь дело с мужчинами, которые доставали себе еду на черном рынке.
— В этом месяце, после двадцать второго числа, мы будем получать по две с половиной унции чая: две унции в одну неделю, три — в другую, поочередно.
— А сколько мы сейчас получаем?
— По две унции каждую неделю. Две унции сливочного масла, четыре — маргарина.
Ее это позабавило. Она долго смеялась, а потом сказала:
— У тебя это выходит так смешно!
— Господи, конечно, смешно!
— А ты уже все свои купоны на одежду использовал?
— Нет, двадцать четыре еще осталось.
Николас перевернул ломтики бекона на сковородке. Затем, по внезапному озарению, спросил:
— Хочешь, я отдам тебе несколько купонов?
— Ой, конечно, пожалуйста!
Он отдал ей двадцать купонов, поел вместе с ней немножко бекона и отвез домой на такси.
У дверей сказал:
— Я договорился насчет крыши.
Она ответила:
— Смотри, не забудь договориться насчет погоды.
— Ну, мы ведь можем в кино пойти, если будет дождь, — успокоил он.
Он договорился, что ему разрешат проходить на крышу клуба через верхний этаж соседнего отеля, как известно, занятый американской «Интеллидженс сервис», в одном из отделений которой в другой части Лондона служил Николас. Полковник Добелл, всего лишь десять дней назад категорически воспротивившийся бы такому предложению, теперь поддержал его с величайшим энтузиазмом. Причиной тому был планировавшийся в скором времени приезд к нему в Лондон его жены Гарет, и он всей душой стремился «поместить Селину в другой контекст», как он выразился.
81
Строка из стихотворения английского поэта Алфреда Теннисона (1809–1892) «Уснул багровый лепесток…» (1847).