Пристыженный, как четырнадцатилетний подросток, не осмеливающийся поднять глаз, поскольку лицо его покрыто прыщами, он вышел из самолета. Самое удивительное, что его состояния никто не замечал, для Ринкель и Хольстейна Пол продолжал оставаться обычным самоуверенным Полом, а для остальных пассажиров — высоким рыжеволосым мужчиной, одетым с небрежной элегантностью. Стюардессы долго смотрели ему вслед, одна из них незаметно пихнула в бок другую, и все три хихикнули и чуть не разразились хохотом.
Когда Пол узнал, что Ринкель тоже собирается на конференцию в Амстердаме, у него сначала испортилось настроение, но потом он понял, что все же рад этому обстоятельству. Но Пол не хотел повторения путешествия в Австрию, поэтому решил ехать один. Он отправился на поезде в Копенгаген, а уже оттуда в Амстердам. В дороге он читал газеты, еще раз пробежал свой доклад, пил пиво и смотрел на зеленые поля, где паслись черные и белые голландские коровы. Он прибыл довольно поздно, заселился в гостиницу, сделал пробежку и лег спать.
Пол в хорошей физической форме. Он регулярно бегает, зимой ходит на лыжах и к тому же по четвергам играет в сквош с Мортеном (за исключением тех дней, когда у Мортена гостит его сын Сондре). После игры Пол с лучшим другом обязательно идут пить пиво, так что эффект от тренировки сводится на нет, как обычно подмечает Мортен. Несколько раз в юношестве Пол играл в теннис на кортах в парке Уллевол-Хавебю. Он ездил туда на велосипеде из своего района Фагерборг по улицам Согнсвейен, Волвейен, через площадь Дампласс, мимо «Плазы», откуда доносился соблазнительный, вызывающий повышенное слюноотделение запах свежеиспеченных булочек, и дальше по улице Бергсаллеен. Теперь они играют в сквош. Мортен пытался уговорить Пола начать играть в гольф, но Полу казалось, что в таком случае он пересечет некую социокультурную границу, но об этом он Мортену не сказал, потому что знал, что гольф стал общедоступным видом спорта. Поэтому Пол шутя ответил: «Нет, спасибо, ты когда-нибудь слышал о лингвисте, который играет в гольф?»
В это утро Пол успел зарегистрироваться на конференции, а потом, в общем-то случайно, оказался на докладе исландца. Вот сейчас Гудмундссон говорил о возможном слиянии круглых гласных переднего ряда в скандинавских языках; посреди размышлений о будущем гласного «у» он остановился и начал вытирать со лба пот. Пол снова стал рассматривать присутствующих.
Ханс Хольстейн не поехал на эту конференцию, но зато здесь был Паульсен.
Он сидел перед Полом, рядом ниже. Профессор Фред Паульсен заведует кафедрой, на которой работает Пол. На кафедре его любят, по крайней мере не испытывают к нему неприязни, и считают хорошим начальником, потому что он безобидный человек, почти лишенный амбиций, который не вмешивается в работу своих подчиненных, как это обычно делают начальники. В коридорах кафедры о Паульсене говорят, что он поразительно посредствен как ученый, даже в чем-то наивен. Как и многие другие, получившие административную должность в университетской системе, он не может похвастаться большими научными достижениями. Ему только что исполнилось шестьдесят, а наскрести материал на докторскую диссертацию удалось всего пять лет назад (повезло с комиссией, состоявшей из трех близко знавших его людей, а в языковедческих кругах эта комиссия нередко состоит всего из двух человек, а иногда и из одного).
Пол не часто разговаривал с Паульсеном в Блиндерне, а в Грац Паульсен прибыл позже них, а уехал раньше. Однажды Пол поговорил с ним во время завтрака в ресторане, и они остались довольны друг другом. Пол быстро понял, что Паульсен почти не слушает того, что он говорит, и что гораздо больше ему нравится рассказывать истории, в которых главным действующим лицом является он сам. Пока Пол пил кофе, Паульсен рассказывал о сборнике статей, который редактировал пять лет назад и который получил блестящие рецензии в журнале «Акта Бергенсиа». «Критика зовут… в свое время мы с ним… вместе учились, очень хороший человек, Пол», — говорил Паульсен. Пол понимающе кивал.
Речь у Паульсена необычайно небрежная. Ему нравятся собственные шутки, ему нравятся длинные немотивированные паузы, и у него есть несколько любимых слов. Одно из них — «констатация», к несчастью, он произносит его неправильно: «костатация», и Пола передергивает всякий раз, когда Паульсен коверкает это несчастное слово.