От всех прочих сотрудников университета исследователи кафедры футуристической лингвистики отличаются тем, что хорошо одеты. Как будто окружающая их элегантность (кафедра располагается в самом новом здании Блиндерна) заставляет научных сотрудников прилагать дополнительные усилия к тому, чтобы хорошо выглядеть, лишний раз смотреться в зеркало, залезать поглубже в платяной шкаф и в кошелек. Заведующий кафедрой, однако, является исключением из этого правила.
В этот день он тоже был одет не особенно изысканно. Пол не помнил, чтобы видел его в чем-то, кроме двух костюмов: бежевого летом и синего зимой. Сейчас Паульсен был в бежевом. Он снял пиджак и положил его на соседний стул. Обычно Паульсен носит рубашки, но сегодня на нем была белая футболка с серым ободком на растянутой горловине. Полу была видна его левая нога, покоящаяся на правой. Штанины коротковатых летних брюк задрались и обнажили часть левой бледной голени, контрастирующей с черными носками. Паульсен вздохнул, поерзал на стуле крупным телом, устроил поудобнее живот и положил один локоть на стол Пола, стоящий позади него. Он обернулся к нему и улыбнулся, извиняясь. Пол был совсем не в восторге от того, что Паульсен почти упал к нему в объятия.
Накануне для участников конференции была организована экскурсия по городу. Пол не успел на нее (чтобы успеть, ему пришлось бы выехать из дома на сутки раньше), а вот Паульсен сходил на экскурсию. К бейджу с его именем были прикреплены два крошечных деревянных башмачка на красно-бело-синей ленточке.[4]
Паульсен определенно еще не носил этим летом футболок, и прямо перед Полом покоилась его трехцветная рука. Она напоминала трехслойное мороженое, которое мама покупала Полу, когда он был маленьким. Нижняя часть руки Паульсена была коричневой, шоколадной, за ней следовала клубнично-красная полоса — это то место, которое благодаря футболке на несколько часов открылось для горячего сентябрьского солнца. Верхняя часть руки, которая выглянула из рукава футболки, когда Паульсен облокотился на стол Пола, была такая же ванильно-белая, как и его нога.
Внезапно в аудитории началось движение, кажется, исландец сказал что-то такое, что все бросились записывать. Паульсен вернулся в нормальное положение, взял ручку и начал делать заметки на одном из листков из папки, которую все получили при регистрации утром. Наполовину пустая ручка «Бик» Паульсена, колпачок которой был изгрызен до белизны, быстро скользила по бумаге. Время от времени он вскидывал голову, словно на самом деле слушал и записывал все, что говорит докладчик. (Если бы Пол наклонился вперед и заглянул через плечо Паульсена, он бы увидел, что на листке были записаны только слова «фонология», «твердый приступ» и «подростки», последнее три раза подчеркнуто жирными чертами, остальная же часть листа была разрисована пышными фигурами танцующих женщин и гоночными автомобилями с непомерно большими колесами.)
Через два стола от Паульсена восседала профессор Ринкель. Она сидела с совершенно прямой спиной, не касаясь спинки стула. На ней было голубое платье из тонкой ткани. Натуральный шелк, подумал Пол. Материя призывно обтягивала ее грудь, и Пол наслаждался этим зрелищем столько, на сколько у него хватило смелости. Вокруг шеи она повязала легкий, как пушинка, почти прозрачный платочек. Глаза Пола мечтали снова опуститься на ее грудь, но он заставил себя смотреть выше. Бело-коричневый платочек был украшен рисунком из мелких треугольников, и чем дольше Пол смотрел на них, тем быстрее они наезжали друг на друга, создавая новый запутанный узор. Темные, до плеч волосы Ринкель блестели. Руки лежали вдоль тела, кисти были спокойно сцеплены, грудь медленно поднималась и опускалась в такт дыханию. Он снова остановил взгляд на ее платочке. В аудитории начали посмеиваться. Наверное, этот Гудмундссон сказал что-то остроумное.
Примерно через полминуты после того, как стихло осторожное хихиканье, засмеялась и Ринкель. Ее смех был чист и тверд, как стекло, и одно из ее колец начало отбрасывать блики. Пол вздрогнул, и когда он перевел взгляд на собственные руки, лежащие на столе, то какую-то долю секунды ему казалось, что они покрыты белыми и коричневыми треугольниками. Он тряхнул головой, и рука снова приобрела нормальный вид. Не глядя больше ни на свои руки, ни на Ринкель и Паульсена, ни на других слушателей, Пол попытался сосредоточиться и вникнуть в слова исландца, продолжавшего свой доклад. Тот рассказывал о phonological language changes[5] в диахронической перспективе, и Пол помнил еще по Грацу, что доклад не особенно интересен. Единственным отрадным моментом в его выступлении были две-три шутки — и он определенно только что произнес первую из них. Пол не мог точно сказать, плюс это или минус, но Гудмундссон, как и большинство его соотечественников, не выговаривал сибилянты, и language change он произносил как ленгуисс сейнс.