Теперь у кольца было постоянное место на красной (как обертка шоколадки) шелковой подушечке в маленькой черной лаковой китайской шкатулке в ящике маминого секретера. Раз в году — в день рождения Пола, с утра до вечера — мама носит это кольцо. Но и в другие дни она часто подходит к секретеру, достает колечко, подносит его к носу, и ей до сих пор кажется, что она чувствует сладкий запах. Пол видел это кольцо много-много раз. «Будь с ним осторожен, — говорила мама, когда Пол был маленьким. — Его мне сделал твой папа».
После Того происшествия, когда Пол утратил детскую безмятежность, он стал относиться к кольцу с меньшим уважением. Однажды он осторожно поковырялся в многочисленных слоях фольги и обнаружил выдавленное на ней название «Линдт». Он выяснил, что это швейцарская марка шоколада. В лесу под елью маме подавали швейцарский молочный шоколад.
У Пола с мамой было мало секретов друг от друга — и у них был как минимум один большой общий секрет — поэтому Пол сразу рассказал ей о своем открытии. «Швейцарец? Ну, может быть, — ответила мама, но не могла с уверенностью сказать, был ли у него акцент. — Да, мне кажется, он говорил немного… по-другому, может, что-то чужое было в его голосе», — сказала она наконец. Потом немного помолчала и сделала вывод, что отец Пола, вероятно, был известным швейцарским математиком.
Позже, когда Пол стал взрослым и появился Интернет, он искал в Швейцарии математиков по имени Феликс. Потом он отказался от предположения, что его отец был математиком, и стал просто искать швейцарцев по имени Феликс, рожденных в 1946 году. В конце концов он попытался искать по имени и году рождения. Но так и не сумел никого найти.
Неизвестно, что сыграло свою роль — гены ли, смехотворная ли уверенность Пола и его мамы в том, что он действительно сын знаменитого швейцарского математика или что-то другое, но после окончания школы Пол, как все и ожидали, начал изучать математику. А параллельно занимался латынью.
— Melius nil caelibe vita, — объявил он Мортену.
— А? — переспросил тот.
— Лучше всего живется молодым, — перевел Пол.
— А как на латыни будет «курица»? — ухмыльнулся Мортен.
«Это все из-за спора», — виновато объяснял он товарищам. «Это только ради интереса», — виновато говорил он тем, кто спрашивал, а делали это все поголовно: мама, постоянно меняющиеся подружки, однокашники, школьные друзья, которые изучали юриспруденцию или экономику.
— А что за спор такой? — поинтересовалась мама в один прекрасный день той весной, когда он занимался и математикой, и латынью, и Пол понял, что должен объясниться.
— Помнишь, я был в Женеве на курсах? — начал он.
Да, мама, естественно, это помнила.
Через два лета после того, когда Пол обнаружил, что мамино колечко было сплетено из фольги от швейцарского шоколада, он решил поехать учиться в Швейцарию, чтобы освоить язык. В этой стране говорят как минимум на четырех языках. Он выбрал французский, в основном потому, что уже три года изучал его в школе. (Он стал учить французский в качестве второго языка потому, что это давало возможность по четвергам поспать на час дольше тех, кто выбрал немецкий. Зато он учился на час дольше по понедельникам, но, по мнению Пола, это была удачная замена.)
Он отправился в Швейцарию вместе с лучшим другом. Они с Моргеном провели отличное лето, много разговаривали по-английски, немного по-французски, глазели на девушек, заигрывали с двумя итальянками на своих курсах и довольно тесно общались с двумя немками.
— И что? — спросила мама, когда Пол рассказал все это. — Я все еще не вижу связи с тем, что ты решил два вечера в неделю посвятить изучению латыни.
Пол не сказал маме, что занятия по латыни проводились и в дневное время и что он бросил курс векторной алгебры, чтобы ходить на лекции о Цицероне.
Пол начал вещать что-то о своих особых способностях говорить на иностранных языках без акцента.
— Да, да, — сказала мама нетерпеливо, потому что об этом она, конечно, знала.
— Погоди, — сказал Пол, — я уже добрался до этого, сейчас расскажу о споре.
В последнюю неделю пребывания в Женеве Пол заболел.
— Да, — сказала мама. — Я прекрасно это помню. Значит, ты поспорил с Мортеном. Я ужасно волновалась, когда ты заболел.
— Это было не так уж серьезно, — ответил Пол.
— Странное дело, — произнесла мама. — Тебе было всего шестнадцать лет, и ты был один за границей.
— В общем, меня отправили к врачу, он поставил диагноз la grippe,[34] кажется…