Выбрать главу

— Да, правильно. Грипп. Теперь я вспомнила.

— Мне дали рецепт и велели лежать в постели три дня. Я приплелся домой, а Мортен сходил в аптеку и купил лекарство.

— В этой истории есть что-то романтическое? Ты и преподавательница с курсов?

— Мама! Мне было шестнадцать!

— Мортен и темпераментная темноглазая швейцарка?

— Нет, мама, у нас были только те немецкие девчонки, о которых я рассказывал. Но если ты минуту помолчишь, то скоро я доберусь до сути.

— До спора.

— Вот именно, до спора. На самом деле это был даже не спор, а обещание. Торжественное обещание. Мы с Мортеном открыли коробку с лекарством, которую он принес из аптеки. Там оказались здоровенные таблетки. В форме кеглей. Было трудно представить, что их глотают. Мы боялись, что их принимают через другое место. И никакой инструкции.

— Пол!

— Ну вот. Я отправил Мортена обратно в аптеку. Он вернулся минут через пятнадцать. За прилавком стояла, как сказал Мортен, немолодая женщина — что означало, как я думаю, что ей было лет двадцать пять. Единственным языком, на котором Мортен мог с ней объясниться, был французский. Он попытался, не привлекая внимания, выяснить то, что было нужно. Она стояла и пялилась на него. Эта аптека была похожа скорее на парфюмерный магазин, а на женщине, по словам Мортена, был бирюзовый халат с большим вырезом и тонна косметики. Несчастный Мортен попробовал объяснить еще раз. Он спрашивал полушепотом, потому что в аптеке появились другие покупатели, следует ли принимать те огромные таблетки через рот или надо запихивать их в задницу. Он жестикулировал и гримасничал. Он использовал все до одного известные ему французские слова. Наконец женщина за прилавком поняла его и, усмехаясь, затараторила. Перепуганный Мортен вернулся ко мне. Он слышал, что женщина несколько раз сказала orale.[35] Это слово мы, конечно, слышали раньше.

— Ага, — сказала мама. — А вы знали, что оно значит?

— Нет, — ответил Пол. — Этого мы не знали. Но у нас была одна четкая ассоциация. Мы слышали это слово только в одной связи. Мы были мальчишками. Нам было по шестнадцать. Мы все время испытывали сексуальные желания. Оральный секс. Была середина восьмидесятых. Тогда все было не так, как теперь: колонки о сексе во всех изданиях и инструкции во всех подростковых журналах. Мы почти ничего не знали. Но про оральный секс мы слышали. И мы знали, что некоторые занимаются сексом, вставляя пенис туда, сзади. Нам все стало ясно. И я запихал туда таблетки.

— Пол!

— Да, можешь смеяться! Это было не слишком приятно, могу тебя уверить. У меня уже был грипп, а теперь еще таблетки растаяли и стали клейкими, так что… да. Не буду рассказывать в деталях.

— А что Мортен?

— Мортен ржал так, что ему самому чуть дурно не стало. Вот тогда я — со склеенными ягодицами — торжественно пообещал выучить латынь для того, чтобы избежать в будущем подобных инцидентов. Потому что латынь — мать романских языков, следовательно, если бы я знал латынь, то не попал бы в такую весьма… скажем, неприятную историю.

И Пол стал посещать начальный курс латыни одновременно с занятиями по математике. Вернее сказать, очень скоро Пол понял (его мама и друзья тоже), что вся эта история про спор была просто оправданием, объяснением, необходимым Полу. Пол начал изучать латынь, потому что интересовался языками, а еще больше языкознанием, как выяснилось во время учебы.

В первом семестре Пол узнал, что на латыни felix означает «счастливый». Он рассказал это маме.

— Мы ведь счастливы, мама, и папа наверняка тоже счастлив.

— Я знаю, — ответила мама.

— Что ты знаешь? — спросил сын.

— Я знаю, что мы счастливы, и я знаю, что означает felix, — сказала мама. Она тоже когда-то учила латынь и хорошо понимала, что они с Полом счастливы. Но она никак не прокомментировала утверждение, что отец был счастливым человеком.

— Мы забудем его, — сказал Пол. Он наклонился и поцеловал ее в лоб.

— Да, мы забудем его, — отозвалась мама.

Но никто из них не говорил всерьез, и ни один не поверил другому. Пол продолжал поиски отца, не слишком упорно, не часто, но регулярно предпринимал попытки: звонил по телефону, посылал письма, задавал вопросы. Марен Бентсен, со своей стороны, никогда не забывала рыжеволосого мужчину, с которым познакомилась под елью, но больше не пыталась его разыскать.

Они продолжали разговаривать о нем, мама и Пол. И мама писала о нем. В каждой своей книге.

Зеленый бланк отчета о командировке был заполнен. Пол нажал на клавишу мышки, экран монитора загорелся, он открыл программу «Excel» и нашел последний из документов, над которым работал. Он напряженно трудился на протяжении часа, пытаясь создать алгоритм изменения форм перфекта в будущем. Традиционные формы «нашел/найдя» и «выпил/выпив» постепенно вытесняются формами «нашедши» и «выпивши». Пол сравнивал тенденции, наблюдающиеся в норвежском языке, с соответственными формами глаголов в немецком и голландском. Ему казалось, что он немного продвинулся. Пол посмотрел на часы и обнаружил, что до запланированного ланча осталось целых полчаса. Он открыл список всех сильных глаголов в германских языках (норвежском, шведском, датском, фарерском, исландском, английском, немецком, голландском, фризском). Но даже вид красивейших рядов чередования гласных, аблаута (i — ei — i, а — о — а, е — а — о, у — au — о), не радовал его, во всяком случае не радовал так сильно, как обычно.