Пол и Крегер никогда не работали на одной кафедре, и со времени поездки в Ньюкасл Пол видел его всего пару раз в книжном магазине и в очереди в кафе «Фредерикке». Ему удавалось избегать Крегера, и он решил сделать это и сейчас.
Когда Крегер приблизился, Пол посмотрел прямо на него, кивнул и прибавил шаг. Крегер остановился посреди тропы, сердечно, но заискивающе поприветствовал Пола и спросил, как обстоят дела у них на футлинге.
— Нормально, — сказал Пол, не останавливаясь. — Все хорошо, — произнес он и наполовину отвернулся от Крегера, как раз вовремя, чтобы не заметить затравленного выражения в глазах преподавателя. — Послушай, у меня мало… — пробормотал Пол и прошел мимо.
Репутация Крегера была запятнана навсегда, дьявольские рога никогда не исчезнут из памяти его коллег. Раньше люди были к нему равнодушны, теперь же его встречают издевательской тишиной и едва слышными комментариями. (Единственный человек, кто до сих пор хочет публиковаться вместе с Крегером, это Свен Аалбуэ-Йоргенсен.)
Проходя мимо несчастного человека, Пол уже не в первый раз подумал, что поступок Крегера был совершенно безобидным. Но в этом Пол никогда не признавался никому, кроме себя, потому что Крегер не играл никакой роли в жизни Пола, и хотя Пол умеет быть мужественным, ради малознакомого человека он не будет делать себя мишенью для потенциального презрения и насмешек со стороны коллег.
Заглушив голос своей нечистой совести, Пол почти дошел до пристроенного к корпусу Хенрика Вергеланна входа. Раньше, когда Пол был студентом, кафедра лингвистики располагалась на одиннадцатом этаже корпуса Нильса Трешова, а корпус Хенрика Вергеланна (в то время он был на два этажа ниже) занимали скандинависты. С того момента, как Пол окончил университет, и до его поступления на работу на футлинг, факультет претерпел пять реорганизаций, во время которых разные кафедры объединялись и разъединялись всеми возможными и невозможными способами.
Перед входом в корпус Хенрика Вергеланна стояли два профессора, мужчина и женщина. Мужчина — специалист по тихоокеанским языкам, на нем твидовый пиджак с перхотью на плечах, он говорит на шестнадцати языках, и на всех с характерным акцентом уроженца городка Ол долины Халлингдал. Женщина — исследовательница творчества Ибсена, на ней серая туника из батика, ее любят и студенты, и сотрудники университета. Оба профессора потягивали трубки, смотрели куда-то вверх и рассеянно кивали Полу.
Некоторое непродолжительное время лингвисты и скандинависты были объединены под крышей одной большой кафедры (кафедры скандинавских и лингвистических исследований). Это было сделано по приказу декана, одержимого идеей реорганизовать факультет. Он был слеп и глух к возражавшим, которые говорили, что кафедра оказалась поставленной с ног на голову, к тому же она была реорганизована всего пару лет назад, и ее до сих пор трясло от последствий всеобъемлющей количественной реформы. Объединенная кафедра затрещала по швам с первого дня своего существования. Это произошло не только потому, что заведующий кафедрой был властолюбивым и наивным (неудачное сочетание, которое привело к тому, что многие научные сотрудники пренебрегли приличиями и перешли на работу на другие кафедры, а один даже уволился), но и потому, что между скандинавистами и лингвистами существует принципиальная разница.
Лингвисты презирают скандинавистов, занимающихся языком, а литературоведы презирают скандинавистов, занимающихся литературой. Те и другие знают, что именно они обладают теоретическими знаниями о Языке и Литературе соответственно, именно они обладают широким международным кругозором и могут оторвать взгляд от привычного и домашнего. Литературоведы и лингвисты — это настоящие исследователи, теоретики, ученые мужи и дамы. Скандинависты же — это практики, те, кто знают немного о Гамсуне или о диалекте Сетесдала, но не способны увидеть более обобщенную картину, не способны поднять частное и национальное на высокий общечеловеческий теоретический уровень.
Втайне скандинависты разделяют такое мнение о себе (хотя никогда бы в этом не признались), и это способствует поддержанию постоянного равновесия в отношениях между лингвистами и скандинавистами. Потому что студентов учат скандинависты, это они вносят безусловно полезный вклад в общественную жизнь, обучая будущих учителей например. (В среде лингвистов тоже существует своя табель о рангах. Синтаксисты среди лингвистов это как кардиологи среди врачей, они стоят выше всех на языковедческой иерархической лестнице. Но, в отличие от статуса кардиолога, статус синтаксистов, к сожалению, известен только в узком профессиональном кругу. «Минуточку, я сейчас сверюсь с учебником грамматики» звучит не так сильно, как «Мы теряем его, дайте скальпель». Да и вообще, значение лингвистов общество сильно недооценивает. Лингвисты знают об этом. Некоторые из них с энтузиазмом отстаивают свой предмет, другие стыдятся, но большинство чувствуют себя оскорбленными. Синтаксисты относятся в основном к последней категории.)