— Пожалуй, ты права, — пробормотал он, ероша ее прямые, светлые волосы вейлы. — Спокойной ночи, ‘Миник.
Она сморщила нос, приводя волосы в порядок.
— Спокойной ночи, профессор Икс.
Отправившись в свою комнату, Чарльз упал на кровать, начиная считать секунды до того момента, как Рейвен ворвется к нему. Без стука.
Минута двадцать секунд.
— Значит, он — учитель Зельеварения, — сказала она.
Чарльз уселся и потянулся за пером и учебным планом, в котором в последний момент вряд ли стоило что-то исправлять.
— Да, он. И я ожидаю, что ты будешь с ним вежлива.
Лицо Рейвен изменилось, став его собственным, в одно мгновение; какой же мукой все-таки иногда было иметь сестру-метаморфа.
— Бу-дешь веж-ли-ва, — занудным тоном повторила она его голосом, но с акцентом. Даже после семнадцати лет в Англии ее американский акцент никуда не делся, так же, как у Эрика он был явно немецким.
…как то, как он говорил Maus вместо “mouse”, разница была слышна, это было, определенно, Maus, когда он убирал прядь волос, упавшую на глаза Чарльза, и целовал его в лоб…
Перо сломалось в кулаке.
— Назови хоть одну причину для того, чтобы я была вежлива с этим идеальным слизеринским гадёнышем, — произнесла Рейвен, изменяя лицо на нормальное, и Чарльз подумал, что не ручается за то, сколько еще сможет выносить ее присутствие в своей комнате.
— Господи, Рейвен, ты ведешь себя так, как будто это он бросил меня.
— Он и бросил! Он ведь тот, кто…
— Ох, пожалуйста, Рейвен, я не хочу об этом говорить. Я хочу лечь спать. Мне нужно поспать, как и тебе. Завтра будет самый настоящий бедлам, а учитывая, в каком хаосе проходят твои уроки Трансфигурации…
Рейвен вздохнула, и, пройдя через комнату, обняла его.
— Знаешь, пусть ты и не мой настоящий брат, но, честное слово, ты самая лучшая семья, какая только у меня была. И я не собираюсь сидеть, сложа руки, и наблюдать за тем, как этот ублюдок снова разобьет тебе сердце.
— Я и не прошу тебя об этом. Я прошу позволить мне отдохнуть, прежде чем мне придется снова смотреть на него с самого утра.
— Ладно, ладно, — она поцеловала его щеку. — Хорошей ночи.
Она закрыла за собой дверь, и Чарльз уткнулся лицом в подушку, думая, сможет ли он вообще заснуть.
========== Глава 2. ==========
Заходить в гостиную Слизерина — словно вернуться в собственную юность. Эрик замер в дверном проеме, как будто мутноватый зеленый свет ламп и холодный и сырой воздух были преградой, которую он преодолеть не мог. Но только на мгновение — студенты позади вынудили его зайти внутрь.
Неужели это действительно ощущение дома: это нереальное ощущение того, что он узнает давно забытые вещи, это удушье, когда накатывают воспоминания о лучших и худших днях его жизни? По большей части худших, если уж на то пошло, — хорошие прошли не здесь, а в кабинетах, коридорах, на поле для квиддича… на Озере… на улицах Хогсмида…
… резкий холодный воздух, множество свечей и отзвуки песни, снег в его волосах, но тепло рук и губ…
Он выбросил его из головы, — для этого воспоминания еще будет время, если будет вообще — поскольку надо было уделить внимание ученикам, которые носились во всей гостиной, каждый в разной степени гиперактивный и шумный. Две девочки сыпали друг на друга оскорблениями в одном углу, трое мальчиков дрались с четвертым в другом, несколько человек носились друг за другом, не обращая внимания на мебель, и сыпали искрами из палочек, а девочка-первокурсница с окровавленной коленкой плакала, сидя на полу.
В течение пяти секунд Эрику не хотелось ничего больше, чем сбежать подальше от гостиной и вернуться на свою безопасную, скучную административную должность в Лондоне, оставить которую убедил его Шоу. Что он здесь делает? Неужели совсем рехнулся?
А затем он заметил взгляд нескольких студентов, сидящих слева, — шести- и семикурсники, навскидку; они наблюдали за ним с ледяным спокойствием и расчетом. Ожидали, что он прогнется, сдастся, поддастся — осознавая то или нет — им. Ожидали крови в воде.
Он встретил их взгляд, даже не моргнув, и растянул губы в широкой улыбке, обнажая зубы. Пара студентов явно содрогнулись.
Хотите крови в воде, ребятки? Теперь вы играете с большими акулами.
Едва стоило взмахнуть палочкой, в памяти всплыло давно не используемое заклятие голоса, и, кажется, камни в стенах содрогнулись, когда Эрик рявкнул:
— ТИШИНА!
Двести пятьдесят лиц с удивлением повернулись к нему с широко открытыми глазами и ртами.
— Старосты, — резко бросил Эрик, — вперед и в центр.
Юноша и девушка — никто из них, к счастью, не был ни из одной компании нарушителей спокойствия — выступили из толпы и встали перед ним, на удивление хорошо держа себя в руках, несмотря на то, что по глазам было видно, что они нервничают.
— Имена.
— Барри Балстроуд, сэр, — сказал юноша, похожий больше всего на быка. Но, учитывая то, что Шоу назначил его старостой, Эрик все же подумал, что тот умнее, чем он выглядит.
— Клара Парк-Забини, сэр, — произнесла девушка, высокая, в очках, хрупкая, с длинными заплетенными темными волосами. И он даже никогда бы не подумал, что возможно носить что-то так, что оно будет выглядеть настолько идеально.
Эрик посмотрел на каждого из них еще с мгновение, затем коротко кивнул.
— Парк-Забини, под щитом Гринграсс все еще есть аптечка?
— Да, сэр.
— Достаньте и помогите той девочке и мальчику, — он указал на заплаканную первокурсницу и побитого мальчика. Староста тут же отправилась к щиту, к его одобрению. — Балстроуд, соберите первокурсников и отведите их по спальням, — он снова повысил голос. — Остальные студенты быстро отправляются по кроватям, спокойно и не создавая лишнего шума. И, Балстроуд, — он придержал юношу за локоть, говоря чуть тише, — утром я хочу знать имена трех мальчиков, которые посчитали, что имеют право избивать другого студента посреди гостиной в первую ночь семестра.
— Да, сэр, профессор Леншерр.
Эрик стоял, держа руки за спиной, ожидая, пока опустеет гостиная. Группка нарушителей — и как, черт возьми, как легко было их узнать, не только потому что у каждого были заметны синяки, но даже по тому, как они вели себя — уходили нехотя, выглядя недовольными, но все же послушались.
Наконец, в комнате остались только Парк-Забини и двое раненых. Он подошел поближе, пока девушка перевязывала окровавленную коленку и обрабатывала разбитую губу мальчика, прикладывала к глазу пузырь со льдом, все только точными и выверенными движениями, как он и ожидал.
— Спасибо, Парк-Забини, — произнес Эрик, когда она закончила и убрала аптечку. — Проверьте комнаты на предмет каких-либо проблем, затем отправляйтесь в кровать. И проводите девочку. А ты завтра, на всякий случай, сходи в лазарет.
— Да, сэр, профессор Леншерр, — в один голос откликнулись они, и он чуть улыбнулся сам себе. В конце концов, в прошлом году их деканом был сам Шоу, поэтому они не могли быть совсем уж распущенными.
Оставшись в одиночестве, он, наконец, смог упасть в кресло, прежде чем трясущиеся колени смогли бы его подвести.
В его время старосты Слизерина руководствовались любовью к власти и скрытой любовью к порядку, но подозревал, что теперь здесь есть еще что-то, о чем даже не подозревал профессор Шоу. Но Эрик не собирался допускать ничего подобного. Пока он здесь, гостиная Слизерина должна была быть местом, где студенты могли чувствовать себя в безопасности. Все, а не только умники и популярные и те, кто говорил на идеальном английском.
Великий Мерлин, казалось, что это было так недавно — те несчастные первые дни в Хогвартсе, несчастные полтора года, когда он был зол, напуган и не приспособлен к обществу других, что его забрал из приюта в Германии профессор Шоу и бросил, ожидая, что он утонет или поплывет…
… декабрьская ледяная вода Озера попадает в нос, и в глаза, и в рот:
— Отпусти ее, Эрик, ты должен отпустить!
… пять лет спустя на железнодорожной станции:
— Отпусти меня, Эрик, — и он знал, что только последний дурак сделал бы это, но его рука разжалась…