Стихотворение Н.А. Заболоцкого «Читая стихи»
Литература должна служить народу, это верно, но писатель должен прийти к этой мысли сам, и притом каждый день своим собственным путем, преодолев на опыте собственные ошибки и заблуждения.
Н.А. Заболоцкий
Николай Алексеевич Заболоцкий принадлежит к первому поколению русских поэтов, вступивших в творческую пору жизни уже после революции. Утверждению творческой позиции и своеобразной поэтической манеры способствовали активное участие в литературном содружестве (Объединение реального искусства) и увлечение живописью Филонова, Шагала, Брейгеля. Умение видеть мир глазами художника сохранялось у поэта всю жизнь.
Думаю, на зрелое творчество Заболоцкого повлияло незаслуженное шестилетнее заключение в исправительно-трудовых лагерях за неугодную властям идейную направленность его творчества. Но в 1946 году он был восстановлен в Союзе писателей. Несмотря на все удары судьбы, поэт сумел сохранить внутреннюю целостность и остался верным делу своей жизни, хотя творческие подъемы неоднократно сменялись спадами. Время было тревожным. Опасаясь, что его идеи снова будут использованы против него, Заболоцкий зачастую сдерживал себя и не записывал все то, что созревало в сознании и требовало поэтической формы.
«Читая стихи» написано Заболоцким в 1948 году. Мне кажется, на этом небольшом стихотворении лежит печать трудной судьбы творца. В этот период он заботился о возможности публикации текстов и избегал писать стихи, обнародование которых в тот период было проблематично. Автор предисловия к «тамиздатовскому», американскому тому стихов Заболоцкого писал о «созидательном конформизме» поэта, сравнивая литературное поведение Заболоцкого с поведенческой тактикой другого великого творца — композитора Сергея Прокофьева.
Можно сказать, что текст Заболоцкого представляет собой результат взаимодействия индивидуальности художника и культурного кода, диктуемого эпохой: «Любопытно, забавно и тонко: / Стих, почти не похожий на стих. / Бормотание сверчка и ребенка / В совершенстве писатель постиг». Поэтическая речь ведется не от первого лица, а от третьего. Пока можно только предположить, что голос, который слышит читатель, есть голос «нового» Заболоцкого, и обращен он к Заболоцкому «старому». Об этом говорит маленький штрих: известно, что среди поэтических пристрастий Заболоцкого заметно обилие насекомых, особенно жуков, сверчков, кузнечиков, как бы воплощающих «печальное достоинство малых тварей». Кроме того, в 20-х годах Заболоцкий отдал дань так называемому «левому искусству», отстраненному изображению действительности.
Много статей написано о проблеме адресата этого стихотворения. Сам Заболоцкий утверждал, что «имел в виду некий собирательный образ поэта», и чрезвычайно сожалел, что «это стихотворение с намеком отнесли к Пастернаку». В поэтическом преобразовании именно эту мысль я слышу в следующих строках поэта: «И возможно ли русское слово / Превратить в щебетание щегла,/ Чтобы смысла живая основа / Сквозь него прозвучать не могла?»
В следующих строчках можно вновь услышать намек Заболоцкого на свое раннее творчество. Невзирая на насильственно навязываемую идеологизированную эстетику он не прошел мимо оккультно-магической таинственности в своих произведениях «Меркнут знаки Зодиака», «Змеи», «Царица мух»: «Нет! Поэзия ставит преграды / Нашим выдумкам, ибо она / Не для тех, кто, играя в шарады, / Надевает колпак колдуна».
Словосочетание «нашим выдумкам» сейчас уже позволяет с определенной уверенностью говорить, что речь идет и о его творчестве тоже. Но возникает вопрос: «гладкопись», выработанная «новым» Заболоцким, не сроднили театральной маске, выполняющей, кроме эстетической, также функцию социально-идеологической мимикрии?
Заметно, что это стихотворение — ни в коей мере не самодостаточный лирический дневник. Оно изначально предназначалось не «для себя», а чувствам и воображению близкого во времени читателя. «Покаянное» ли это стихотворение, свидетельствующее о «глубочайшем внутреннем кризисе»? Вполне можно предположить, что это лишь очередное остроумное преодоление его (воскресение поэта в новом качестве), «рассекающее» аудиторию на принявших осуждение модернистской эстетики за чистую монету, и на тех, кто способен оценить изящество и драматизм театрального жеста.