— Пол, — говорит Джейн.
— Прости.
Свечу по сторонам. Громадное пространство. Естественная пещера. Высокий потолок. Сталактиты. Сталагмиты. И вокруг пруда берег, заваленный осыпавшимися камнями. Суша. Место, где можно отдохнуть.
— Здесь безопасно? — спрашивает Джейн.
Я смеюсь.
— Бог знает, — отвечаю ей. — Где сейчас безопасно? — И поворачиваюсь к остальным: — Сюда!
Мы втаскиваем лодки на благословенную сушу и, спотыкаясь, начинаем подниматься по склону на слабых, трясущихся ногах. Двух-трех самых младших, смертельно усталых, приходится нести.
Садимся, чтобы оценить ситуацию. Фрэнк Эмерсон осматривает лежащие на берегу куски шлака и, порывшись в них, подбирает кусок чего-то хрупкого и черного. Мертвенно-бледное лицо расплывается в ухмылке — не слишком приятное зрелище.
— Что? — спрашиваю я.
Он ухмыляется шире:
— Уголь!
Конечно же. Мы набираем целую груду. Боже, спасибо за мою зажигалку. Аня часто ворчала на меня из-за курения, но сейчас я рад тому, что курил.
Что же мы будем делать, задаюсь я вопросом, когда топливо кончится?
Затеплилось пламя, мы выключаем фонарики, а маленькое озерцо тепла и света разливается и собирает нас вокруг.
Мы все устали. Пора спать. Нет сил, чтобы оценить сейчас опасности, которые могут здесь таиться. Если мы проснемся, займемся этим. Сейчас мы слишком устали, чтобы о чем-то беспокоиться, — после всего, через что прошли.
У нас нет одеял. Я дрожу — конечно, мы все сегодня стояли в ледяной воде… Господи, как холодно. Как мне удалось столько времени выдерживать этот холод? Мне повезло, что я все еще жив. Боже, спасибо за жар угля.
Мы прижимаемся друг к другу, чтобы сохранить тепло на время сна. С одной стороны от меня Джин, с другой — один из самых младших мальчишек. Еще вчера я бежал бы без оглядки от подобной близости с одним из учеников. Запретное прикосновение. А теперь это уже без разницы, теперь это ради выживания.
Я думаю: «Аня», — а затем, слава богу, соскальзываю в сон, прежде чем успеваю продолжить мысль.
Мне снится огонь. Полная комната огня. А в середине ее — стол. За ним — Аня, пьет кофе маленькими глотками, поставив вторую чашку передо мной.
Благодарю ее:
— Спасибо.
— Да ерунда, все в порядке.
— Нет, не ерунда. Ведь ты мертва, и все такое.
Она фыркает и машет рукой, как обычно делает, когда что-то кажется ей глупым. Она все время поворачивает ко мне левую щеку. Правая сторона лица — безглазая, почерневшая, обугленная. Череп едва прикрыт клочками кожи — он ухмыляется мне, если она забывает и поворачивается тем боком.
— Пол, ты в порядке?
— Думаю, да. Относительно.
— Относительно.
— Ну, ты же мертва.
— Не надо об этом.
— А миру пришел конец.
— Не драматизируй. Мир еще здесь. Это люди погибли.
— Конечно. Я забыл.
— Не волнуйся об этом. У тебя еще многое осталось. Но берегись.
— Чего беречься?
— Всего, Пол.
Ее волосы вспыхивают, вспыхивает одежда. А я невредим — просто смотрю, как огонь ползет по ней, вторая половина лица тоже чернеет, и голубой глаз стекает по обугленной щеке, словно слеза.
— Всего.
Я просыпаюсь. Джин нет. Какой-то звук неподалеку. Встаю, осматриваюсь. Джин на корточках, собирает уголь. Костер почти потух, только чуть тлеет. Почему же я все еще могу видеть? Тьма должна быть полной. Потом замечаю, что скалы словно измазаны зелеными светящимися пятнами.
— Что это?
— Думаю, что-то вроде лишайника. — Джин охвачена каким-то ледяным спокойствием: мой внезапно раздавшийся шепот не испугал ее. — Как ты? — спрашивает она.
Мои суставы слегка скрипят, голова раскалывается, но в остальном я чувствую себя неплохо.
— Да ничего. Только голоден. И хочется пить.
— Как ты думаешь, эта вода пригодна для питья?
— Можем проверить. Попытаемся ее вскипятить.
— Ага. — Она сваливает уголь туда, где еще тлеет огонь, и смотрит, как тот разгорается. — Наверное, Алан сейчас выглядит так же.
— Алан? — Я вдруг понимаю, что она имеет в виду своего мужа.
— Ага. Должен так выглядеть, совершенно точно. Я хочу сказать, что у него не было никакой возможности выжить.
Я не знаю, так ли это, — он мог бы забраться в погреб, если тот у них был. Не знаю, и это не имеет значения. Она и не хочет услышать что-то в этом роде, ей это не нужно.
— Да, — говорю я, — не было.
— Аня работала в центре, да?
— Да, точно. У нее тоже не было ни единого шанса.