— И?
— Что — и? Я раскричалась на них за то, что они на меня уставились. Они ушли.
— А что вам нужно было у Янга?
— Что?
— Вы сказали, что собирались в магазин. Зачем?
— Не могу вспомнить. Свекла. Виноград. Гигантский цукини. Я не знаю.
— Полагаю, вы продолжаете принимать таблетки. Наркотики, алкоголь?
— Наркотики — нет. Ну хорошо, изредка травку. Стреляю по случаю косяк-другой. Меррилл любит расслабиться по выходным. Наливает мне под столом — «Джонни Уокер» или «Манхэттен», иногда текилу, если она соблазняет одного из этих грубых типов. В зависимости от того, где мы.
Она знала Меррилл целую вечность. Это Дэнни всегда была сильной, это она поддерживала подругу во время двух ее неудачных браков, краха карьеры и приступов глубокой клинической депрессии. Забавно, как жизнь все ставит с ног на голову, когда меньше всего ожидаешь.
— Вы посещаете много разных заведений?
Дэнни пожала плечами:
— Да нет… Ну, «Карамельное яблочко», «Харпоз»… Эта забегаловка, у Деккера и Геддинга… «Красный Джек»… Самые разные. Выбирает Меррилл. Говорит, это терапия.
— Секс?
Дэнни покачала головой:
— Но это не значит, что я верна.
— Верны кому?
— Когда я обращаю внимание на мужчину… у меня такое чувство, что я предаю Верджила. Пачкаю наши воспоминания. Это, конечно, глупо. Меррилл думает, что я сумасшедшая.
— А что думаете вы?
— А я пытаюсь не думать, док.
— Да, прошлое все еще с вами. Вы носите его с собой, Как жернов на шее, простите за избитое сравнение.
Она нахмурилась:
— Не уверена, что понимаю, что вы хотите сказать…
— Понимаете.
Дэнни закурила и отвела взгляд. Она устроила небольшую галерею из изображений Верджила и Кита на комоде в спальне, забила снимками бумажник и вставила одну из младенческих фотографий Кита в брелок для ключей. Соорудила скромный алтарь из корешков билетов на бейсбол, заплесневелой шляпы, в которой рыбачил Верджил, его ключей от машины, хотя машины давным-давно не было, визиток, погашенных чеков и разорванной обертки от рождественских подарков. Это было ненормально.
— В жизни, конечно, должно быть место воспоминаниям, — сказал доктор Грин. — Но будьте осторожны. Вы живете прошлым слишком долго, и оно пожирает вас. Верность не может служить костылем. По крайней мере, не может служить им вечно.
— У меня нет планов на вечность, — ответила Дэнни.
2 августа 2006 г.
Дэнни особенно увлекалась сейчас симметрией и цветом. На фарфоровой тарелке — желтая тыква, маленькие оранжевые морковки, ось из зеленого горошка. Она с хирургической точностью выстраивала дополняющие друг друга элементы на накрахмаленной скатерти — полотно такое же белое и чистое, как у грубых больничных простыней.
Их квартира была узким ящиком, поставленным на другие такие же ящики в доме-цилиндре. Окна с синими рамами — дымчатая, эфемерная синева, подобная пыльце на крыльях Парусника Улисса.[3] Синева на каждом окне каждой тесной комнаты. Синева мертвого лосося, синева льда. Синие тени затушевывали край стола, покрывали рябью нетронутый обед, его тщательно разложенные составные части. От овощей исходило приглушенное радиоактивное свечение.
Дэнни обхватила вилку. Сосуды и вены бежали по руке к кончикам пальцев — подобно черно-синим рекам, подобно ледяной проволоке. На подоконнике приютилась ее муравьиная ферма — обитатели сновали по своим делам в микрокосмосе смутно видневшегося городского ландшафта. Меррилл ненавидела муравьев, и Дэнни ожидала, что подруга отравит их в приступе отвращения и неприязни. У Меррилл отсутствовал материнский инстинкт, а ее скудные запасы сердечного участия уже были полностью истрачены на соседку по квартире.
Дэнни положила вилку на салфетку — в благословенном мраке красная ткань стала черной, как вретище, — и пошла к балконной двери, на ходу машинально вытаскивая сигареты. Она хранила их в левом нагрудном кармане жакета вместе со спичечным коробком из «Карамельного яблочка».
Свет, проникавший сквозь стекло и голубой тюль, был приглушенным и тусклым даже в разгар дня. За раздвижной дверью находилась терраса с оградой, за оградой виднелся залив. Влажное дыхание воздуха было тяжелым из-за смога, дегтя и голубиного помета. Под шаткой террасой зияла пропасть в восемь этажей, уходя вниз к вымощенной темным кирпичом площади. Девяносто шесть футов до фонтана, флагштока, двух ржавых скамеек и Пикколо-стрит, где алкаши с самодельными барабанами, губными гармошками и флейтами сочиняли свои симфонии и погребальные песни.
3
Парусник Улисса (лат. Papilio ulysses) — крупная дневная бабочка Южного полушария, бывает ярко-синего цвета.