Возле грузового люка я выключил фонарик и прислушался. Сжатый воздух. Четыре турбовентиляторных двигателя компании «Пратт и Уитни». Потрескивание обшивки. Хлопки крепежных ремней.
И тут я услышал его. Внезапный шум, сначала глухой и доносящийся словно издалека, как из глубокой пещеры, а потом неожиданно набравший силу.
Детский смех. Как в начальной школе на перемене.
Я открыл глаза и включил фонарь, осветив серебристые ящики. Мне казалось, что они надвигаются на меня и словно ждут чего-то.
«Дети, — мелькнула мысль. — Это всего лишь дети».
Я бросился бежать и ворвался в бытовой отсек, проскочив мимо Эрнандеса и Пембри. Не знаю, что они увидели на моем лице, но если то же самое, что увидел я в маленьком зеркале над раковиной в туалете, то должны были прийти в ужас.
Я перевел взгляд с зеркала на интерком. О любых проблемах с грузом нужно докладывать немедленно — так требовала инструкция, — но что мне сказать командиру? Мне хотелось просто выбросить эти гробы и успокоиться. Если бы я соврал, что в грузовом отсеке начался пожар, мы бы спустились до высоты в десять тысяч футов, чтобы я мог открыть люк и сбросить груз на дно Мексиканского залива, и мне никто и слова бы не сказал.
Я выпрямился и попытался сосредоточиться. «Дети, — подумал я. — Не монстры, не чудовища какие-то, а просто шум игры. Ничего страшного. Ничего страшного». Я попытался не трястись так сильно и решил позвать кого-нибудь на помощь.
Хэдли спал на моей койке. На его груди лежала раскрытая книжка в бумажном переплете: две женщины на обложке сплелись в страстном объятии. Я тронул его за руку, и он сразу сел. В первое мгновение никто из нас не произнес ни слова. Он потер лицо ладонью и зевнул.
Потом он взглянул на меня, и я увидел, как на его лице отразился испуг. Он потянулся было за кислородной маской, но быстро опомнился и взял себя в руки:
— В чем дело, Дэвис?
Я пытался собраться с мыслями:
— Груз. Там… наверное, груз сместился. Мне нужна помощь, сэр.
Его испуг сменился раздражением.
— А командиру экипажа доложили?
— Нет, сэр, — ответил я. — Я… не хочу пока его беспокоить. Может, это ложная тревога.
Хэдли скорчил недовольную мину, и я уже решил, что сейчас услышу от него пару ласковых, но он молча пошел вслед за мной. Одного его присутствия рядом хватило, чтобы я вспомнил о своих сомнениях и о том, что я — профессионал. Моя походка стала более уверенной, и сердце перестало уходить в пятки.
Теперь Пембри и Эрнандес сидели рядом и делали вид, будто ничего особенного не случилось. Хэдли равнодушно скользнул по ним взглядом и вслед за мной вошел в проход между гробами.
— А почему свет выключен? — удивился он.
— Свет ничего не даст, — ответил я. — Вот тут. — Я вложил ему в руку фонарь и спросил: — Вы слышите?
— Что я должен услышать?
— Просто прислушайтесь.
И снова только шум двигателей и сжатого воздуха.
— Я не…
— Тссс! Слушайте!
Он разинул рот и простоял так с минуту, а только потом закрыл. Двигатели теперь звучали тише, и пришел звук — окутал нас, как водяной пар, как туман. Я даже не замечал, что мне холодно, пока не обнаружил, что руки дрожат.
— Что за чертовщина? — спросил Хэдли. — Похоже на…
— Не надо, — перебил я его. — Этого просто не может быть. — Я кивком указал на металлические ящики. — Вы же знаете, что в этих гробах?
Он не ответил. Казалось, что источник шума на мгновение приблизился, а потом снова отдалился. Хэдли попытался проследить за ним лучом фонарика.
— Вы можете сказать, откуда он исходит?
— Нет. Но я рад, что вы тоже слышите его, сэр.
Хэдли почесал в затылке с таким видом, словно проглотил что-то мерзкое и никак не может избавиться от послевкусия.
— Будь я проклят, — пробормотал он.
И тут, как раньше, шум утих, и остался только звук работающих двигателей.
— Я зажгу свет. — Я неуверенно двинулся к выключателю. — А командиру сообщать пока не буду.
Хэдли промолчал, соглашаясь. Когда я снова подошел к нему, он разглядывал ближайший гроб через ячейки сетки.
— Нужно открыть и проверить, — тусклым голосом сказал он.
Я не ответил. Мне приходилось проверять грузы в полете, но не в таких ситуациях — гробы с телами солдат я ни разу не открывал. А если Пембри говорила правду, то я не мог представить себе ничего более ужасного, чем заглянуть в любой из этих ящиков.
Мы оба вздрогнули, снова услышав шум. Представьте себе влажный теннисный мяч. А теперь представьте себе звук, с которым влажный теннисный мяч ударяется о покрытие корта — тупое «шмяк», похожее на удар птицы о фюзеляж. Звук раздался еще раз, и я понял, что его источник находится внутри грузового отсека, а не снаружи. Самолет затрясло, а затем звук опять повторился. Теперь я ясно слышал, что доносится он из гроба, стоящего у ног Хэдли.
«Ничего серьезного, — пытался показать Хэдли всем своим видом. — Просто воображение разыгралось. Что бы там ни шумело в гробу, самолет от этого не упадет. И призраков не бывает».
— Сэр?
— Нам нужно посмотреть, — повторил он.
У меня снова заныло в груди. «Посмотреть», — сказал он. Но мне не хотелось смотреть.
— Свяжитесь с кабиной и передайте командиру, чтобы он постарался не попадать в воздушные ямы, — приказал Хэдли.
Только теперь я понял, что он будет мне помогать. Ему не хотелось, но он все равно собирался это сделать.
— Что случилось? — спросила Пембри.
Она вскочила с места, когда я начал снимать грузовую сеть, а бортинженер — расстегивать ремни. Эрнандес спал, свесив голову вперед: наконец-то подействовало успокоительное.
— Нам нужно осмотреть груз, — спокойно сообщил я. — Во время полета он мог сдвинуться с места.
Она схватила меня за руку:
— В этом все и дело? В том, что груз сдвинулся?
В ее голосе звучало отчаяние. «Скажи мне, что я это выдумала! — кричали ее глаза. — Скажи, и я поверю и смогу уснуть».
— Мы так думаем, — кивнул я.
Она вдруг вся обмякла, и на ее лице появилась улыбка, слишком широкая, чтобы быть искренней.
— Слава богу! А я уже подумала, что схожу с ума.
Я похлопал ее по плечу:
— Пристегнитесь и попробуйте отдохнуть.
Она повиновалась.
Наконец-то я занялся делом. Я же бортоператор, и моя задача — положить конец этому безумию. Так что я принялся за работу. Отстегнул ремни, взобрался на соседний штабель гробов, снял самый верхний, перенес его на новое место, закрепил, снял следующий, перенес, закрепил, и так далее. В повторении есть своя прелесть.
А потом мы добрались до нижнего, из которого и доносился шум. Я выдвинул его так, чтобы можно было открыть, а Хэдли стоял рядом и смотрел. Он выглядел совершенно спокойным, но я чувствовал его опасение — возможно, в компании хвастающихся своими подвигами ветеранов ВВС он бы и смог его скрыть. Но не сейчас и не от меня.
Я бегло осмотрел пол в том месте, где стоял гроб, окинул взглядом соседние гробы, но не заметил трещин или других видимых повреждений.
Снова послышался тот же звук — влажное «шмяк». Изнутри. Мы оба вздрогнули. Вот теперь на лице бортинженера явно читался ужас. Я подавил дрожь.
— Нам нужно его открыть, — сказал я.
Хэдли не стал спорить, но, как и я, двигался очень медленно. Он сел на корточки и, положив руку на крышку гроба, отстегнул защелку со своей стороны. Я отстегнул свою скользкими от пота, дрожащими пальцами, а потом тоже взялся за крышку. На мгновение наши взгляды встретились, и только это помогло нам не растерять остатки решимости. Вместе мы открыли гроб.
Сначала появился запах: смесь гнилых фруктов, антисептика и формальдегида с добавлением пластика, навоза и серы. Вонь ударила в ноздри и растеклась по всему грузовому отсеку. В свете ламп я увидел два блестящих черных пластиковых мешка, влажных от конденсата и от того, что натекло изнутри. Я знал, что это трупы детей, но когда увидел их, мне стало физически больно. Один мешок лежал поверх другого, и было ясно, что внутри не одно тело. Я окинул взглядом мокрый пластик, отмечая то контур руки, то очертания головы. В нижней части просматривалось свернутое калачиком тельце. Оно было размером с грудного младенца.