Не может быть сомнений, что сложная и запутанная картина воздушного боя приводила к тому, что заявления пилотов дублировались. Впрочем, командование мудро решило не слишком беспокоиться о точном числе уничтоженных вражеских самолетов. Большие потери понесли Люфтваффе или нет, однако налет был отбит.
Каждый летчик-истребитель на себе испытал стремительный переход от безумной суматохи воздушного боя к опасному одиночеству в кажущемся пустым мире. Небо — это нечто великое. Его горизонты бесконечны, и человек кажется ничтожной букашкой в его просторах. Я на собственном горьком опыте узнал, что небо может быть буквально забито сотнями крутящихся «Спитфайров» и «Мессершмиттов». Раскрылись два или три белых цветка парашютов и медленно идут к земле. Крыло «Харрикейна», а может быть, и «мессера», плавно вращается, словно опавший лист. Где-то вдали рваный хвост черного дыма протянулся дугой через весь небосвод. А выше, под самым солнцем ярко сверкают искорки кабин немецких истребителей.
И все это время радио не умолкает ни на мгновение. Крики, ругательства, вопли отчаяния, резкие приказы. Ты выбираешь противника. Пытаешься занять выгодную позицию. Сзади все чисто! Пули из твоих 8 пулеметов врезаются в брюхо вражеского самолета. Он начинает дымить. Но тут сверкающая трасса проносится над самой твоей кабиной, и ты бросаешь истребитель в крутой вираж. Теперь у тебя двое противников: «мессер» у тебя на хвосте, и второй, гораздо более беспощадный — ужасные перегрузки. Через плечо ты видишь угловатый рубленый силуэт немецкого истребителя и рвешь ручку на себя еще сильнее. «Спитфайр» недовольно упирается и буквально трещит по всем швам. Тебя с силой вдавливает в кресло, в глазах темнеет, и ты перестаешь различать окружающее. Но ты терпишь, так как на кону твоя собственная жизнь. Кровь превращается в нечто свинцовое и стекает к ногам. Ты отключаешься! Когда самолет выходит из виража, перед глазами плавает какой-то серый нереальный мир. Ты начинаешь осторожно набирать высоту. За это время ты провалился довольно низко, и твой противник куда-то пропал. Теперь ты остался совершенно один на своем кусочке бескрайнего неба. Вверху прозрачная голубизна, а внизу — разноцветный пестрый ковер.
Меня сильно беспокоило мое правое плечо. В то время я не знал, что вывих, полученный во время мачта по регби в 1938 году, был вправлен плохо, а аварийная посадка в Силенде еще больше ухудшила положение. Разболелся старый перелом ключицы. Мне приходилось надевать ремни парашюта с большой осторожностью, так как плечо жутко болело. Не меньше проблем создавали привязные ремни. Я начал подкладывать шерстяной шарф под куртку, чтобы защитить плечо. Но проблемы не ограничились плечом. Временами пальцы становились холодными и безжизненными, я их практически не чувствовал. Наши «Спитфайры» имели полотняные элероны, они создавали ощутимое давление на ручку управления на виражах, что еще больше ухудшало состояние моего плеча. Тогда мне приходилось удерживать ручку левой рукой, но когда рядом оказывался командир или Кен, мне приходилось тут же брать ее правой, так как пилотировать «Спитфайр» одной рукой почти невозможно. Я даже начал учиться сажать «Спитфайр» левой рукой, но это оказалось слишком рискованно. Я мог ошибиться и зайти с превышением высоты, но в этом случае уже не успевал двинуть левой рукой сектор газа, чтобы зайти на второй круг.
Мне очень хотелось избежать официального визита к врачам. Каждый день становился новым шагом в сближении с ветеранами эскадрильи. Официальный «Джонсон» постепенно сменился более фамильярным «Джонни». Я жаждал показать себя в бою, чтобы чувствовать себя на равных с этими людьми. Но жизнь вносит свои коррективы в амбициозные планы.
Я помнил, что перед тем как вернуться в регби, мне пришлось пройти длительный курс лечения прогреванием и массажа. Может быть, это снова поможет?
В клубе я подошел к молодому врачу, старшему лейтенанту с буквами VR на лацканах куртки. Он сразу стал озабоченным, когда я рассказал о своих проблемах. Когда именно я получил травму? Когда разбил «Спитфайр»? Когда начались боли? Нам лучше бы пройти в лазарет и там осмотреть плечо.
Я сначала отказался, так как опасался, что результаты осмотра будут занесены в медицинскую карту. Однако юный врач продолжал настаивать с такой уверенностью, что победил, и вскоре уже осматривал мое плечо и предплечье. Он немного потыкал в меня иголкой, проверяя пальцы правой руки. Я почти ничего не чувствовал, хотя после некоторых уколов даже показались капельки крови. В разгар осмотра появился еще один медик, но уже более старый. В чем проблема? Молодой врач объяснил, и его коллега тоже подключился к осмотру.
Оба врача были сама любезность. Да, вероятно, состояние плеча улучшится после прогревания и массажа. Но еще лучше на всякий случай сделать рентгеновский снимок. Чтобы быть полностью уверенными. Пока они рекомендуют замотать плечо шерстяным шарфом и не нагружать руку. Мне следует подойти через пару дней, и они снова осмотрят руку.
На следующее утро я уже готовился к полету, когда в домик на стоянке вошел Бартон.
«А, ты здесь, Джонсон. Комендант авиабазы хочет видеть тебя немедленно. Пойдем вместе. Меня он вызывает тоже».
Пока мы шли вокруг аэродрома, командир эскадрильи помалкивал. Я бормотал, что и сам этому удивляюсь, однако он не ответил.
Мы вошли в кабинет коменданта. Стефен Харди уместил свои 6,5 футов в кресле, и когда я козырнул, ответил небрежным кивком. Он не предложил стоять «вольно», и даже Бартон стоял по стойке «смирно» позади меня. Прием был официальным, и атмосфера оказалась ледяной. Харди сразу перешел прямо к делу.