С черно-белого портрета на него смотрел мужчина, едва доживший до пятидесяти шести лет. Его волос уже заметно коснулась седина, но карие глаза горели ярким огнем. Он улыбался даже на надгробном фото. Просто иного не нашлось – даже в паспорте он едва заметно, но улыбался.
Иван, так звали его, ушел из жизни рано, но еще раньше их оставила Валентина – мать Павла. Она смотрела на него с соседнего памятника. Совсем молодая и полная жизни. Ей было чуть меньше, чем самому Паше сейчас, когда она умерла.
На дворе стояли неспокойные «лихие» девяностые. На фирму, в которой она работала секретарем, был совершен налет. Её застрелили, виновных естественно не нашли. Большего он не знал.
Для психики подростка это было ударом молота. И без того беспокойный хулиганистый парень начал ускользать от нормальной жизни на глазах. Из-за постоянных драк и полного нежелания учиться от учителей градом сыпались жалобы, но то было полбеды. Парень начал пропадать в сомнительных компаниях, а потом началась череда приводов в милицию в мертвецки пьяном состоянии.
Он ускользал от отца, который едва занимался его воспитанием последнее время. Отношения в семье разладились задолго до, и несколько лет родители уже не жили вместе. Иван даже успел завести другую семью, правда, общих детей в ней не родилось.
Это было тяжелое испытание для них обоих. Пашка не был идеальным домашним мальчиком: он потрепал немало нервов отцу и его новой жене, и в итоге она поставила условие – она или это исчадье ада.
И отец выбрал сына.
Мужчине было сложно учиться искать общий язык с сыном, который день ото дня все больше походил на озлобленного затравленного зверька. Порой он срывался и лупил парня тем, что подворачивалось под руку, хотя понимал, что уже поздно, что родительский авторитет утерян давно. Порой он едва не кричал от отчаяния, потому что опускались руки. И мужчина просто не знал, что же делать? Как вырвать сына из болота, в которое его стремительно засасывало?
Иван привел его в место, где собирался всякий сброд, чтобы наглядно показать, к чему катится его жизнь.
Прижавшись лбом ко лбу, он смотрел в его глаза, так похожие на его собственные. Он крепко держал парня, не позволяя отвести взгляда, и говорил.
Слова эти Павел помнил до сих пор.
«Я не смогу понять, что ты чувствуешь, потому что не был в твоей ситуации. Я не смогу понять мотивов твоих поступков, потому что уже не помню, как это - быть тринадцатилетним парнем. Слышишь, Пашка? Я люблю тебя не потому, что боюсь общественного порицания, как ты любишь говорить, а потому что ты – это часть меня. И если бы я тебя не любил и не хотел, чтоб ты у меня был, ты бы не родился».
Пашка вырывался, огрызался, что-то говорил против, а мужчина продолжал стоять на своем, подсознательно понимая, что если отступит сейчас, то потеряет сына навсегда.
«Но поверь мне, я хочу тебе помочь. Поверь, ты можешь мне доверять. Поверь, что ты мне небезразличен. Поверь и пойми, что ближе друг друга у нас никого больше нет. У меня вот здесь болит, - мужчина прижал руку к груди, – когда я вижу, во что ты превращаешь свою жизнь. Как думаешь, мать хотела бы для тебя вот этого?»
Он обвел рукой пространство. Вид обитателей этого места являл собой печальное и угнетающее зрелище и поселял в душу чувство безысходности и желание избежать такого будущего для себя.
«Не закрывайся от меня, Пашка. Поговори со мной, я хочу тебе помочь, и я буду стараться, - с нажимом на последнее слово сказал он. – Буду, правда, только не отталкивай меня и научи снова стать для тебя отцом»
Глаза подростка увлажнились, он часто-часто заморгал и еще до того, как Иван закончил говорить, по щеке неожиданно скатилась слеза. Что-то лопнуло внутри своевольного упрямца, с грохотом разлетаясь во все стороны. Это разбилась броня, оголяя хрупкое мальчишеское сердце. Отец таки смог достучаться до сына, отгородившегося от всех и вся панцирем агрессии и полного отрицания всего, что пытались ему втолковать.
Парень плакал, шмыгая носом и утирая слезы рукавом. Он не говорил ничего. Ему в один момент стало безумно стыдно перед матерью за все, что он успел сотворить. Стыдно перед отцом, за его поседевшие волосы и измочаленные в лоскуты нервы. Да ему было очень-очень больно из-за смерти мамы, вдобавок он злился на отца, что тот ушел из семьи когда-то. И поэтому просто закрылся в себе. Но наряду с этим парень отказывался понимать его, отчасти отказывался взрослеть. Он эгоистично погрузился в собственное горе, отрицая, что кому-то тоже может быть плохо, а может, даже хуже, чем ему самому.
С тех пор все наладилось. Нет, это было бы враньем. Все пошло на поправку. Отношения отца и сына, конечно же, не стали идеальными, но все же обходились без катастроф вселенского масштаба.
- Батя, знал бы ты, как мне не хватает твоего леща, - стараясь отогнать прижавшую к земле боль, выговорил Паша.
Мужчина пришел сюда просто потому, что больше было некуда. Не с кем было разделить этот груз, который навесил сам на себя. Не у кого попросить совета. Именно совета, а не осуждения! Он и без того сам себя ненавидел. Паша и в самом деле верил, что от крепкой затрещины отца мозги бы встали на место, и все разрешилось бы само собой. Увы, с этой кашей ему предстояло разбираться в одиночку и стоило начать как можно скорее. Пока не успело рвануть так, что достанется всем.
========== - 4 - ==========
«Этого просто не может быть. Не с нами. Не в нашей семье!», - мысли Леры безжалостно путались. Она отказывалась признавать очевидное, но понимала, что желаемое, увы, с действительностью расходится.
Лера все-таки сделала это. Наперекор своим принципам проверила телефон мужа, и обнаруженное в нем напрочь лишило её покоя. В голове не укладывалось, что Паша мог…
Молодая женщина остро чувствовала необходимость совершить задуманное. Проверить и, наконец, узнать, насколько далеко зашел Пашка в этом откровенном флирте с некоей Анастасией.
Эти сомнения были сродни ожиданию в камере смертников. Оно выматывало и заставляло сходить с ума, мучить себя домыслами и догадками, которые, возможно, даже не имеют места быть.
Остановившись недалеко от проходной, Лера внимательно оглядела парковку. Машина Павла стояла с самого края, и место вокруг просматривалось идеально. Погасив свет фар, Лера приготовилась к долгому ожиданию. Ждать она умела - научилась за год работы в полиции. В убойном отделе случалось всякое – в перестрелках поучаствовать она не успела, а вот внешнее наблюдение ей доставалось частенько. Это потом она ушла в адвокатуру, а до того всякое бывало.
Лера невольно усмехнулась, ощущая подступившую горечь, но чтобы следить за собственным мужем… гадко и унизительно, но иного выбора молодая женщина не видела. Говорить с ним, не имея доказательной базы, было делом пустым. Во всяком случае, она в этом смысла не видела. Лера считала, что он начнет отнекиваться и все отрицать, а она в итоге так и не добьется правды и вся изведется вдобавок. Едва пройдя по касательной с сердцем, сомнения отравили весь разум целиком.
“А может, и не нужно это? Ну что ты хочешь здесь увидеть? И хочешь ли вообще… А может, и не было ничего, а ты сама себе придумала все? Чего-то не недопоняла, что-то упустила?”
Чем дольше Лера сидела в машине, тем больше понимала, что попросту боится лицом к лицу встретиться с “доказательствами”. Боится и не хочет.
“Нет, все нормально! Он работает, ну неужели ты не видишь?! Он просто на работе, а ты понапридумывала себе непонятно что… Ну смс, ну дальше что? Нет, хватит! И так уже опустилась ниже некуда! Сначала телефон, теперь вот слежку устроила. А дальше что, жучки ставить?”
И Валерия уже собралась развернуться и уехать отсюда, пока Пашка не увидел ее и не решил, что она становится ревнивой, глупой бабой, от которой действительно пора сваливать.
Прислушавшись к голосу интуиции, она вернула рычаг скоростей на нейтралку. В тусклом свете уличного фонаря она узнала его сразу, к большому несчастью, затопившему сердце до краев. Мужчина шел с молоденькой девушкой. Внешне они никак не выдавали себя, просто шли рядом и разговаривали.