– Ты начал испытывать к ней чувства… Это очень плохо, но я, как человек, взвешивающий за и против, не согласен на такое. И Леру, будь у меня выбор, оставил бы тут. Слишком высокомерно с твоей стороны рассчитывать на то, что ее жизнь и здоровье менее важны, чем твои чувства.
– Знаешь, – даже не желая слушать дальше, сказал Егор, – а ведь она такая же, как и мы. Маша потеряла мать и отца. Отца, который честно и бескорыстно помогал другим, надеясь, что станет хорошим отцом и примерным гражданином, а потом его поглотил холодный снег войны. Этот снег закопал его на две недели, а потом окоченевший труп оказался перед дверьми двенадцатилетней Маши, так рано познавшей этот ужасный смрад, который источает смерть. Я не хочу оказывать никому медвежьих услуг, но она не дает мне покоя. Это ее и моя воля, пусть она и старается это отрицать.
– Это она тебе рассказала? – спросил Лёша.
– Да. Я ушел в парк на юге и уснул, а потом пришла она и показала мне скудную могилку с садом из цветочков, которые она сама собрала для него.
– Она отказалась идти с нами.
Егор нахмурился. Он вмиг осознал, что никаких обещаний Маша ему и не давала, но он почему-то решил, что она согласилась. Не зная, как быть в этой ситуации, он спокойно выдохнул и сказал:
– Согласится. И я сам решу, пойдет она с нами или нет.
– Что? – Лёша строго посмотрел на него и от неожиданности выронил сигарету из пальцев. – Нет, Джо. Ты пока что не готов принимать такие решения.
– Я не буду больше уповать на твои советы! Ты все еще мой брат и моя путеводная звезда, но я способен сам прокладывать себе дорогу.
– Ты хочешь, чтобы на мне висело бремя вины?! Джо, ты понимаешь, что ты делаешь?!
– Не будет на тебе ничего висеть. Просто признай уже, что я самостоятельный и самодостаточный человек…
– Да ты при ней даже себе признаться ни в чем не мог! Какая самостоятельность!? Я ее признаю, хорошо, но, когда ты столкнешься с ее смертью – я обязательно напомню об этом. Обязательно!
По спине Егора пробежал холодок, но пути назад он уже не видел. Слепая вера в свою правоту убедила его пойти против брата. Егор почувствовал, что более не будет прежней размазней, а гордо поднимет голову. Его ковбойское нутро горело, желая бежать вперед все быстрее и быстрее, по пути доказывая, что он – не пустое место.
Глава 3
Имажинист
Мои стихи из стекловолокна царапали бы уши,
Я выпадал бы из окна, чтобы пойти на ужин,
Но там бы меня, узнавая, громко вызывали
На разные дуэли, где б я всех убивал…
Ричард Семашков (РИЧ)
I
По дурацкой привычке, Егор снова на закате очередного дня ушел в себя, сжимая желтый фильтр сигареты отечественного производства в озябших от продувающей форточки пальцах. Старший брат тихо слинял на пьянку с Лерой, с которой они успели сблизиться за очень короткий срок, и с одногруппниками, а Егор справлялся с головной болью и лихорадкой самостоятельно.
С момента, как они со старшим прочитали письмо отца, прошло две недели, а смелости двинуться в путь все никак не прибавилось. За это время Лёша успешно получил звание бакалавра и еще долго думал о студенческой жизни, которую быстро рассосала работа, куда один за другим двинулись однокурсники, не видевшие никаких иных перспектив в столичной жизни. Лёша не хотел идти по их стопам, поэтому остался на неплохой работе в баре. На удивление, его пристрастие к алкоголю только играло на руку, когда приходилось заинтриговать гостя каким-нибудь интересным сортом вина или названием коктейля, историю которых порой можно было приукрасить, дабы произвести большее впечатление на гостя. Правда, когда речь заходила о приготовлении, например, коктейлей и работе с машинами, бармен из него был никудышный.
Еще когда Егор заканчивал десятый класс, он был успешно принят в контору по перепродаже бытовой техники бухгалтером, задачи коего он толком и не выполнял в силу плохой организованности конторы в целом. Уже третий год он сидел за креслом по пять дней в неделю, получая гроши и складывая их с заработком брата, дополнительно пахавшим на любых временных подработках.
Вот уже седьмой год подряд старший приходил домой уставший, шел мыться и тяжело падал на мягкий ковер, накрываясь тонким пледом и кладя под голову льняную подушку тетушки Твид, оставляя все самое мягкое из постельного брату. Егор приходил домой из офиса и замечал спящего на полу брата, оставлявшего раз в неделю на стеклянном столе пятьдесят рублей и записку: «Не скучай, братан». Его всегда это трогало до глубины души. Он укрывал старшего брата нормальным одеялом и подкладывал подушку под спину, чтобы тот не застудил себе ее, а сам съеживался на диване, коря себя за то, что не может перенести уставшего брата на нормальное ложе. Такой ритм, будто кричащий о безнадежности их положения, держался уже много лет, за исключением выходных дней.