Маша впала в ступор, стараясь скрыть неуверенность в голосе. Егор внимательно осмотрел ее комнату. Еще сохранившаяся привычка времен, когда он рисовал, помогла ему углядеть в помещении некоторые признаки, что хорошо ее описывали как человека.
Первое, что бросалось в глаза, – это обои, испещренные рисунками и лицами, больно знакомыми Егору. Там были и лица известных писателей, типа Достоевского, Кинга, Брэдбери и Огая. Тут и музыканты, имен которых, к сожалению, Егор не знал, но внешний их вид и позы, в которых были нарисованы бюсты с разного рода распальцовками и узорами на бритой голове, сразу выдавали в них современных исполнителей пост-панка и белорусского блюза. Старая деревянная мебель была покрыта вырезанными на ней узорами и фигурами, а белье все было в вышивке. На стенах висели постеры многолетней давности, агитационные плакаты 00-х и какие-то чертежи, которые ни о чем ему не говорили.
Стол ее весь был исписан датами, инициалами и цифрами, что показывали ее как очень сентиментального человека. Под потолком был подвешен космолет, филигранно вырезанный из бумаги. На полу валялось много ковриков и подушек. Около кровати стоял навес из покрывала, образующий домик, в котором она, видимо, пересматривала на переносном телевизоре старые ленты кино, регулярно рвущиеся и прерывающиеся от несовершенства техники. На окне стояли бонсаи, которые тянулись вдоль всей комнаты, образуя причудливую вереницу. Около кровати был большой постер Ковбоя Бибопа – последнего анимационного сериала их времени, который не канул в лету.
Егор заметил в ее комнате нечто похожее, что он хотел сделать в своей. Больше всего притягивал взгляд мини-домик из покрывала, который бы он использовал для многочасовых уединений и сна. Эта ее замкнутость еще сильнее притянула его внимание.
Как неудавшийся, но все же думающий о себе не в самом худшем ключе художник, Егор позавидовал ей так, как завидуют по-хорошему. Ему никогда не хватало фантазии на создание подобных антуражей, что отражалось еще и в работах над «GalaxyGuy», топорных и банальных. Он вздохнул и поставил себя на ее место, представляя, как ей было бы тяжело расстаться со всем этим. Ко всем прочим проблемам прибавлялась пожилая женщина, вряд ли пускающая своих внучек в разного рода авантюры так сразу и без подготовки.
– Мой отец лишь отражение того, как я росла. Я не говорила тебе о нем для того, чтобы ты меня жалел и пытался помочь. Ты не супергерой, Егор, а просто самоуверенный парнишка.
– Но ты же сама хотела отправится в путь, – слегка оскорбившись, сказал Егор. – В бесконечный вояж с витающим в воздухе запахом опасностей. Стать членом трио ковбоев…
– Ты не герой фильма! – повторила Маша, не выдержав. – Я не нуждаюсь в уговорах. Мне не нужно, чтобы кто-то держал за меня ответственность. Твой брат против, и я не пойду против воли старшего. Уж поверь, и без тебя найду нужные мне развлечения. И мне не нравится твоя самоуверенность!
Егор повернулся к ней лицом и выкинул окурок. На лице его показалась злоба, и он ударил по столу рукой, смотря прямо в ее глаза, на этот раз найдя сил не отвести их.
– Нет старших и младших. Есть Джо и Лёша, равные между собой. А Маша станет третьим членом нового трио, которое проделает самый опасный путь в истории человечества. Это я тебе говорю как человек, который будет сам принимать решения. Я тебя тут не оставлю, понятно? – он закрыл глаза, выдохнул и отвернулся. – Завтра в час с вещами я жду. Нам нужно еще многое обсудить, – уже подходя к выходу из комнаты, он повторил напоследок: – Я не собираюсь оставлять тебя здесь одну. Я просто хочу помочь, и никакой я не герой.
И Егор вышел за дверь, свято уверенный в своей правоте. Он не был настроен серьезно, но зато всерьез ликовал, чувствуя, как с него спадают оковы несамостоятельности. Этим жестом он разрывал зависимость от брата, становясь, как он думал, взрослее.
IV
Но через день никто не пришел и никто не вышел. Без участия Маши, но все же вещи были куплены на троих, однако наружу высунуться братья не осмелились. Все время просидел Лёша над картой, составляя план. Именно это послужило катализатором и без того затянувшегося молчания, от чего они пробыли еще неделю дома. Страх накатил внезапно, когда по новостям объявили, что Гомельская армия зашла на северные территории, с концами отрезав их от «Новой Республики». Теперь все сосредоточилось на «золотой ветке» и близких территориях, от чего оборона города стала намного строже и мощнее.
Предыдущий план по выходу из «ветки» путем простого «напролом» провалился. Лёша впал в отчаяние, уже навязав себе мысль о том, что ничего изменить не получится. Егор все это время сидел у секретера и рвал на себе волосы, вновь вернувшись за лист бумаги. Его редкие зарисовки налились надписями, метафорами и цитатами, которые ранее он презирал и считал позорным уделом слабых людей. За неделю он успел себе все ногти изгрызть, не в силах понять, почему Маша не появлялась; его временами угнетало чувство, что он не властен над ней, и это заставляло еще больше думать о ней, словно в этой его слабости было что-то положительное.