Покинул же я вас ради творения всей моей жизни. Разумеется, оно не важнее родных детей, однако я знал, что вы выживете. Я знал, что вы станете сильнее, и без колебаний отправился в невероятное путешествие, которое я и вам хочу показать теперь, когда вижу, что вы готовы.
Я не буду вдаваться в подробности, куда и зачем я пропал, но вкратце могу сказать, что я погрузился в самое сердце науки и в суть всеобъемлющего фатализма, все величие которого вы еще обязательно поймете на своем же примере. Она, наука, поглотила меня, открыв невероятный потенциал для нашего мира. Мое предложение состоит в том, чтобы вы вернулись домой – в Барановичи. Конечно, это выглядит интересной авантюрой, но есть одна проблема – опасности. Именно в этой части письма я иду против своего желания, также стараясь вас отговорить от путешествия, и пусть вас не смущает противоречие в письме, так как фатализм все еще не сказал мне, что я должен сделать и что будет правильным. Я пишу письмо, рассчитывая на то, что вы точно не отправитесь туда, зная всю опасность. По пути до дома вы наверняка встретите разбойников, бандитов, беглых рабов, армию и даже «новых людей». Вы точно о них слышали, но вряд ли подозревали, что они еще существуют. На послевоенной территории сохранились эти люди, которые устраивают рэкеты и дебоши в маленьких городках за пределами республик.
Также вам будет тяжело найти еду, воду и места для ночлега. Повсюду бродят ядовитые твари, хищные мутировавшие волки и стаи одичалых собак, жуткие олени-мутанты. Смертоносные тучи ядерных ос, кровожадные кабаны и змеи, не так давно объявившиеся на землях Беларуси. Выжить тут почти невозможно, но у вас есть лучший путеводитель – юношеское сердце и горячий нрав. Я почти не сомневаюсь в том, что оно справится, если уж фатальность этого мира так решит.
Второе, что вам надо знать, – Брест. Ядерная пустошь. Конечно, ублюдок Пиливанов уничтожил наш родной город и около трех миллионов людей, но скажем спасибо за его технологию максимального ущерба без последствий. Технология опасна своей разрушительностью и масштабностью, а не радиацией. За одиннадцать лет территория стала почти безвредной, пусть даже вначале Брест был похож на радиационное жерло планеты. Сейчас вам бояться нечего. В ящике лежит устройство – «Черный Гриф». Оно поможет вам добраться до нашего дома в Бресте, если вы хотите рискнуть.
И все же я не забуду упомянуть, что не хочу, чтобы вы отправлялись в это путешествие. Оно опасно, жестоко и полно неизвестностей, некоторые из которых и для меня остаются загадкой. Пригород – полигон смерти. Но как я могу оставить вас в бесконечных муках, природу которых сами не понимаете? Надеюсь, я хотя бы дал вам пару часов развлечения с игрушками, что я оставил в коробке. Я люблю вас и искренне желаю успехов в будущем. Свой долг перед тем, как мы с вами расстанемся навсегда, я выполнил. Дерзайте!
W. Ashby
10.07.2…
Вспотевшими и бледными пальцами, смочившими белый конверт с письмом, Лёша сжал галстук с двух сторон и шумно сглотнул. Младший брат только сидел рядом и впивался пустым взглядом в треснувшую стеклянную столешницу. В воздухе повисла неприятная тревога. От нервов Егор слегка надавил на стол, и тот раскололся на несколько сотен маленьких кусочков. Словно и не заметив этого, Лёша взял себя в руки и выдавил:
– Дерзкая шутка. Это просто невозможно, – он потянулся за стаканом, но вдруг понял, что тот разбился вместе со столешницей.
Впервые за столько лет Егор чувствовал настоящее, неподдельное восхищение, перемешанное со злобой и страхом. В груди что-то забилось, говоря о том, что жизнь до сих пор течет в нем. Не имевший недостатка в проницательности старший брат сжал кулак и окинул взглядом Егора.
– Видимо, мы возвращаемся…
– Что тебя так опечаливает? – выдавил сквозь накатывающиеся слезы счастья Егор.
– Не опечаливает, – холодно ответил Лёша. – В этом просто есть какая-то насмешка… Черт, это же просто невероятно!
Оба брата увидели этот тусклый, жалкий лучик надежды.
– Знаешь, в моем случае будет эгоистично такое заявлять, – начал Егор, сам не понимая, от чего так говорит, – но я рад тому, что у нас есть цель, ради которой мы можем отсюда сбежать, – он кашлянул в руку, будто бы боясь продолжить. – Просто понимаешь – я никогда не боялся за то, что может произойти. Ну, то есть если бы, например, где-то сгорел дом, прошелся ураган или шальная бомба уничтожила какой-нибудь магазинчик, то я бы не столько скорбел по людям, сколько бы был рад тому, что хоть что-то происходит. Начался бы кипишь, шумиха, начались бы какие-то действия. Мир бы сошел с этих недвижимых весов равновесия…