- Мне кажется, здесь…
- Да, немного больше, - кивнула Эделин. - Но считайте, что я добавила сверху… за другие услуги.
Ей ужасно хотелось чмокнуть Робеспьера в кончик носа - уж больно милый у него был вид, когда он навешивал на свое лицо суровое и непреклонное выражение.
- Мадам, - голос его звенел, - я не знаю, за кого вы меня принимаете…
- Не обижайся, милый, - внезапно заявила Эделин, отбрасывая официальное “вы”. - Мне очень, очень понравилось…
Он даже охнуть не успел, как оказался крепко прижат к щербатой каменной стене, и открыл рот, чтобы произнести что-то возмущенное, но Эделин не дала ему этого сделать, прижав кончики пальцев к его губам.
- Ты забыл у меня свои бумаги. Помнишь?
С бессвязным хрипом схватив ртом воздух, он кивнул. Эделин все-таки не удержалась и поцеловала его, отчего он весь сотрясся, и она не без удовольствия отметила, что он не на шутку напуган. Это было отлично - ей не хотелось долго спорить, ибо она начинала уже замерзать.
- Я забыла взять их с собой, - сказала она, коротко поглаживая застывшего Робеспьера по щеке. - Зайдешь и заберешь сегодня. А то я соскучилась…
Его лицо сравнялось по цвету с сыпавшим с неба мелкими пригоршнями снегом.
- Нет, я не…
- Придешь, конечно, - мягко придавила Эделин. - Не трать слова, еще пригодятся. Я буду ждать.
И, чтобы не терялось произведенное ею ошеломляющее впечатление, круто развернулась и направилась прочь. Робеспьер не побежал бы за ней - гордость бы не позволила. Поэтому Эделин, даже не оборачиваясь, знала, что он остался стоять на крыльце и, продолжая машинально сжимать в руке деньги, смотрит ей вслед.
“Вернется, - подумала она, растекаясь про себя от удовлетворения. - Конечно, вернется”.
Она была права - он вернулся. Пришел, воровато оглядываясь, передвигаясь перебежками от дерева к дереву, будто опасаясь, что его застанут за совершением преступления. В дверь он стучал мелко и нервно, но Эделин томила его ожиданием, хоть и заранее увидела приближение гостя из окна. Но ждала она не слишком долго, чтобы Робеспьер не передумал, и сразу с порога, не давая ему опомниться, утянула его в жаркий поцелуй.
- Позвольте, мадам, - пробормотал Робеспьер, задыхаясь, - мои бума… мадам, но дайте хотя бы воды…
Он сам уже был не рад, что пришел, и всеми силами пытался тянуть время - это было видно, как на ладони. Эделин не дала ему даше шанса на отступление, выдохнула “потом напьешься” и поволокла пойманную добычу в спальню.
В этот раз он был сверху, и Эделин смогла полностью сосредоточиться на собственных ощущениях, ибо тонкое и легкое тело ее партнера не весило почти ничего. Ей было хорошо как никогда, она шумно дышала, закрыв глаза, в моменты накатывающего удовольствия царапая любовнику плечи, и не сразу поняла, что на шею ей капает что-то густое и теплое. Сначала она подумала, что ей кажется - мало ли что привидится одурманенному ласками сознанию, - но потом, на третьей капле, все-таки приоткрыла веки и испустила пронзительный вопль.
Это была кровь. И все лицо Робеспьера было в крови, которая стекала тонкой струйкой по его губам и подбородку. Эделин, охваченная ужасом, не поняла сначала, что произошло, но она была слишком не в себе, чтобы думать - с силой, которой сама от себя не ожидала, сбросила тщедушное тело и проворно отползла на другой край постели.
- Что с тобой? - выкрикнула она не своим голосом. - Ты болен?! Что это?
Ошарашенный, Робеспьер прижал ладонь к лицу, тут же отнял ее и уставился на свои окровавленные пальцы.
- Это… это случается, - проговорил он, спустил ноги с кровати и потянулся к стулу, на котором была свалена его одежда. - Сейчас все пройдет…
- Ты бы хоть предупредил, чтоб тебя, - увидев, что на Робеспьера не нападает смертельный страх, Эделин поверила, что для него подобное происшествие находится в порядке вещей, и тогда ее ужас сменился адским недовольством. Даже страдальческий взгляд, обращенный на нее Робеспьером, не помог - молодая женщина была готова рвать и метать.
- Если бы вы мне дали хоть слово сказать…
- К черту разговоры, - дрожащей рукой Эделин стерла со своей шуи чужую кровь; ее передернуло, когда она почувствовала, как слипаются кончики ее пальцев. - Черт, все испортил… я принесу воды.
- Благодарю, - прогнусавил Робеспьер, запрокидывая голову и вновь прижимая ладонь к носу. Ругаясь про себя и посылая адвокату все возможные проклятия, Эделин накинула пеньюар, спустилась вниз, набрала воды и принесла наполненный таз в спальню.
- Умойся, - почти с материнской нежностью посоветовала она подавленно молчащему Робеспьеру. Он, успевший уже натянуть рубашку, с готовностью приподнялся.
- Я должен извиниться, - голос его звучал сдавленно и гулко, будто адвокат говорил из бочки. - Поймите, я…
- Просто надо было предупредить, - оборвала ему Эделин. - Я не сержусь.
Одному богу было известно, каких усилий ей стоило говорить мирно, а не орать на незадачливого любовника во весь голос. Испортить такой вечер так по-дурацки! Злость кипела в сердце Эделин, смешиваясь с назойливым зудом неудовлетворения, и молодая женщина с нетерпением ждала, когда де Робеспьер закончит вытирать окровавленное лицо.
- Все? - спросила она торопливо. - Теперь ты в порядке?
Он глянул на нее с испугом, как на сорвавшуюся с цепи собаку, и неловко поднял руки, будто в стремлении закрыться, но Эделин было не до его капризов - она рухнула на постель и увлекла почти не сопротивляющегося партнера за собой. Своей ошибки она больше не повторила - завалила Робеспьера на постель, оседлала его бедра, и в итоге все кончилось к обоюдному удовольствию.
Робеспьер продолжал приходить. Он невероятно стыдился своего падения, больше всего боялся огласки и позора, но все равно приходил - минута в минуту, четко по их с Эделин негласному расписанию. Кроме этих рваных вечеров, за некоторые из которых они могли и словом не перекинуться, они не пересекались: он занимался своими делами, она - своими, подготавливая отъезд и без устали строя планы на будущее. По сути, их ничто не связывало, но Эделин была этим довольна: ей нужно было чистое наслаждение, незамутненная награда, и никто не мешал ей упиваться добычей, даже у всезнающих аррасских кумушек, казалось, разом отказали глаза и уши. А Робеспьер, кажется, тяготился и тем крошечным, что существовало между ними: много раз, отдыхая после плотских “упражнений”, Эделин видела, как мучительно кривятся его губы, будто он хочет что-то сказать… и все свои силы прилагает, чтобы убедить себя не делать этого. Она наблюдала за его метаниями, а потом отворачивалась и тихонько улыбалась в подушку. Пусть Робеспьер думает что угодно - главное, чтобы молчал.
И он продолжал молчать - вплоть до того дня, когда, придя в условленное время, обнаружил Эделин, заканчивающую сборы. Свой черный вдовий наряд она не без удовольствия сожгла в печи, надела свое лучшее платье и увенчанную пышными перьями шляпку, надеясь хоть напоследок произвести на чопорного адвоката долженствующее впечатление. С этим она справилась: он застыл на пороге, открыв рот, и забыл даже про слова приветствия, стоило ему ее увидеть.
- Так хорошо, что ты зашел, - Эделин, сияя от удовольствия, подлетела к нему и звонко расцеловала. - Я думала, мы не попрощаемся, и меня это так огорчало…