Выбрать главу

Зуга помедлил, соображая, то ли Ральф, как обычно, нашел способ выкрутиться, то ли он в самом деле понимает, насколько серьезно положение и как сильно озабочен отец.

Сын почуял его колебания.

– У нас каждая пара рук на счету, а эти достаются бесплатно. – Он поднял ладони, и Зуга впервые заметил, какие они широкие, сильные и мозолистые.

– Так что ты там придумал? – Суровое выражение исчезло с лица Зуги, и Ральф ухмыльнулся: он больше не школьник!

Юноша начал объяснять, оживленно жестикулируя; Зуга согласно кивал.

– Ладно, – наконец сказал он сыну. – Неплохая мысль. Давай попробуем.

Зуга повернулся и ушел. Поплевав на руки, Ральф крикнул на синдебеле:

– Хватит бездельничать, словно женщины в поле! А ну за работу!

На участке номер 183 американский старатель по имени Кэлвин Хайн нашел крошечное гнездо и одним ведром вытащил двести шестнадцать алмазов – самый крупный весом больше двадцати карат. В мгновение ока из оборванного бородатого бродяги, копающегося в пыли, он превратился в богатого человека.

Вечером в баре Бриллиантовой Лил хозяйка взгромоздилась на деревянный прилавок заведения, помахивая страусиными перьями в прическе и посверкивая блестками на платье.

– Не назовет ли какой-нибудь щедрый джентльмен цену за этот роскошный товар? – Пальцами с ярко накрашенными ногтями она сжала большие округлые груди, заставив их вылезти из тесного корсажа, выставляя напоказ бархатистую кожу и розовые соски.

– Ну же, голубчики, одна ночь в раю, мгновение райского блаженства!

– Лил, дорогая, даю десятку! – крикнул какой-то старатель.

Лил повернулась к нему задом и взмахнула юбками.

– Постыдись, жадюга! – укорила она, глядя через белое плечико.

Под юбками мелькнули кружевные, обшитые ленточками панталоны, открывающие промежность. На долю секунды все увидели продаваемый товар и заревели, словно волы, почуявшие водопой после пятидневного путешествия в пустыне.

– Лил, красотка моя! – Кэлвин, пошатываясь, вскарабкался на ящик, служивший столом: счастливчик не просыхал с полудня, с тех пор, как покинул контору скупщика. – Лили, ненаглядная моя! – ворковал он. – Я каждую ночь мечтал об этом мгновении!

Сунув руку в карман куртки, он вытащил пригоршню скомканных пятифунтовых банкнот.

– Я не знаю, сколько здесь, но все твое! – выпалил Кэлвин.

Выщипанные и подведенные брови Лил на мгновение сдвинулись: она прикинула общее количество банкнот и улыбнулась, сверкнув вставленным в передний зуб крохотным алмазом.

– Красавчик ты мой, – пропела она, – сегодня я – твоя невеста! Обними меня, возлюбленный!

На следующий день кто-то вытащил камень весом в тридцать карат – прелестный камень чистой воды, а через день на участке Невила Пикеринга нашли огромный алмаз цвета шампанского.

– Теперь ты уедешь? – со сдержанной завистью улыбнулся Зуга, встретив Пикеринга на дороге возле Чертовых шахт.

– Нет. – Пикеринг покачал головой и улыбнулся в ответ очаровательной, сияющей улыбкой. – Я всегда ставлю на полосу везения. Мы с партнером решили не выходить из игры.

Бог алмазов словно расщедрился, осыпая прииск внезапным богатством. Всех охватило лихорадочное возбуждение: в полдень шахты гудели, как улей диких пчел в период цветения желтой акации. Три первоклассные находки за три дня – такого и в помине не бывало!

Вечерами, сидя вокруг костров или при свете фонарей в пивных, пыльные старатели, опьяненные скверным пойлом и надеждами, выдвигали самые фантастические теории.

– Это целый слой! – разглагольствовал один. – Целый слой огромных камешков по всему прииску. Помяните мои слова, не пройдет и недели, как кто-нибудь вытащит «пони»!

– Бред! – отзывался другой. – Камни лежат гнездами. Опять какой-нибудь счастливчик найдет целое ведро – как Кэлвин с его двумястами шестнадцатью или Пикеринг с его «обезьяной»!

В ночь на четверг пошел дождь. На окраинах пустыни Калахари в год выпадает меньше двадцати дюймов осадков, но в эту ночь пролилась почти половина годовой нормы.

Дождь хлестал стеной серебристых стрел, ослепительно вспыхивали голубые молнии. Тучи размером с гору сталкивались друг с другом, как бодающиеся быки; раскаты грома сотрясали землю. К рассвету дождь не утих. В другое время старатели сидели бы дома в ожидании, пока все подсохнет, но сегодня ничто на свете не могло их удержать: охваченный возбуждением поселок устремился в шахты.

Изрытый холм покрывала желтая жижа – на нижних участках она доходила до колена. Грязь облепляла босые ноги чернокожих работников, липла к ботинкам белых надсмотрщиков, которые едва переставляли ноги, словно каторжники, закованные в кандалы. Толстый слой красной слякоти на дорогах забивался в колеса повозок – их приходилось чистить. Жидкое месиво лопатами наваливали в ведра – при подъеме оно проливалось на стоящих внизу, и под блестящим слоем желтой грязи чернокожего было не отличить от белого.