Зуга подмигнул Пикерингу. Ян Черут не обратил внимания на ухмылки.
– За воротами находился двор храма, где лежали сброшенные с постаментов статуи соколов – некоторые из них разлетелись на куски. И все они были покрыты золотом, грудами золота.
– Если бы грудами! Пятьдесят фунтов чистого веса, если точно, – вздохнул Зуга. – Мы просеяли почву, чтобы выбрать осколки и маленькие кусочки.
– Мы собрали золото с земли, подняли на плечи эту статую и пронесли ее тысячу миль…
– Брюзжа всю дорогу, – вставил Зуга.
– …пока не вернулись в Кейптаун.
После полуночи Ян Черут подвел гостям оседланных лошадей. Родс взял поводья, не торопясь садиться в седло.
– Скажите-ка мне, майор, почему вы не уедете в эту вашу землю на севере, – кажется, в книге вы называете ее Замбезией? Что вас здесь-то держит?
– Деньги, – бесхитростно ответил Зуга. – Почему-то я уверен, что дорога на север начинается отсюда. Средства на то, чтобы завладеть Замбезией и удержать ее, я получу на прииске.
– Мне нравятся люди, которые мыслят с размахом – не по одной монетке пересчитывают, а ведут счет на десятки тысяч, – одобрительно кивнул Родс.
– На данный момент мое состояние составляет весьма скромную сумму.
– Есть способ изменить положение. – Родс бросил пристальный взгляд на статую птицы.
Зуга хмыкнул и покачал головой.
– Если надумаете продавать, предложите в первую очередь мне, – настаивал Родс.
– Я продам ее только вам, – согласился Зуга.
Родс вскочил в седло.
Пикеринг подъехал к Зуге и склонился к нему.
– Он ее получит – в конце концов статуя достанется ему, – серьезно сказал он.
– Вряд ли, – покачал головой Зуга.
Пикеринг улыбнулся:
– Родс всегда получает то, чего ему хочется. Всегда.
Взмахнув на прощание рукой с зажатым в ней поводом, он пустил лошадь галопом и умчался вслед за Родсом по пыльной ночной дороге.
– Отдай камень желтокожему, – тихо настаивал Камуза. – Пятьсот золотых монет – и мы вернемся к племени с богатой добычей. Твой отец, индуна иньяти, будет доволен. Сам король захочет увидеть нас в своем краале Табас-Индунас. Мы станем важными птицами.
– Я не доверяю этому бастаарду.
– И не надо. Доверяй лишь золоту, которое он принесет.
– Мне не нравятся его глаза – они холодные. Когда он разговаривает, то шипит, как желтая кобра.
Матабеле замолчали. В дымной темноте хижины они уселись в кружок вокруг лежавшего на полу алмаза, который странно переливался в отблесках костра.
Закончив работу на закате, юноши беспрестанно спорили – спорили за ужином, поглощая жилистую баранину с кукурузной кашей, запекшейся в черствую лепешку; спорили, пуская по кругу рог с нюхательным табаком и калебас с пивом. Нужно было что-то решать. Скоро в дверь поскребутся – бастаард придет за ответом.
– Мы не можем продать камень: он принадлежит Бакеле. Разве сын продает телят из стада отца?
Камуза нетерпеливо хмыкнул:
– Конечно, нельзя красть у своих соплеменников, у старейшин – но ведь Бакела не матабеле! Он буни, белокожий; закон не запрещает брать имущество чужака, как не запрещает воткнуть ассегай в сердце трусливого машона, позабавиться с его женой, забрать у него стадо или поджечь его крааль, чтобы детишки повизжали. Мужчина имеет на это полное право.
– Бакела – мой отец; камень – его теленок, о котором я должен позаботиться.
– Бакела даст тебе одну-единственную монету, – пожаловался Камуза.
Базо пропустил его слова мимо ушей. Взяв алмаз, он повертел его в руках.
– Это большой камень, – сказал юноша, размышляя вслух. – Очень большой.
Он всмотрелся в алмаз, словно в глубины горного озера, с трепетом наблюдая, как внутри вспыхивают и переливаются искорки.
– Если я принесу новорожденного теленка, отец обрадуется и наградит меня, – сказал Базо, вглядываясь в кристалл. – А если я принесу ему сто новорожденных телят, он обрадуется гораздо больше и увеличит мою награду в сто раз.
Опустив камень, Базо отдал несколько коротких команд. Воины торопливо бросились наружу, чтобы принести требуемое. Потом все молча следили за приготовлениями Базо.
Сначала юноша расстелил на земляном полу накидку из шкур шакала; в центре поставил маленькую стальную наковальню – матабеле видели, как Зуга использовал ее, чтобы подправить подковы и сделать железные обручи для колес повозки.
На наковальню Базо положил алмаз. Скинув накидку, юноша остался обнаженным: высокий, худощавый, под гладкой черной кожей выделяются полоски пресса, широкие плечи покрыты мускулами, чрезмерно развитыми от упражнений с оружием.