Выбрать главу

— Хорошо. Спасибо, — сказала Ин, даже не глядя на Толева. Встала и подошла к автомату. — Я приготовлю автомед, и мы сможем начать. Кроме того, я вызвала Рона. Он установит тебе электрод.

"Она нажала кнопку тревоги, и Рон сейчас прибежит, — подумал Фар. — Так всегда бывало. Мне никогда не удавалось предвидеть, что она сделает… Конечно, Рон сейчас бежит по коридору с другого конца клиники и думает, что случилось неизвестно что".

Когда Рон вбежал в кабинет, Ин не дала ему сказать ни слова.

— Установи Фару электроды в дыхательном центре, это очень срочно, потому я тебя и вызвала, — сказала она.

— Электроды? Фару? А что с ним случилось?

— Возбуждение нефункционирующего центра импульсами из здорового. Как в ваших опытах.

— Но Фар…

— Не спорь с ним, Рон. Мы уже спорили. Установи ему электроды.

Фар кивнул головой.

— Установи, — подтвердил он.

— Как хочешь, но ты ведь знаешь…

— Знаю. Я уже все обдумал.

Рон снова взглянул на Ин.

— Хорошо, — согласился он. — Выходи в операционную, Фар. Больно не будет, — добавил он, словно говоря с больным.

Кабина была маленькая. "Никогда не думал, глядя извне, что она действительно такая тесная", — подумал Фар. Операционный стол, прямоугольный, белый, как тот, на котором лежит юноша, большая, яркая лампа и ровно столько места, чтобы можно было улечься на стол.

Он улегся, автомат слегка прижал ему голову.

"Это анестезирующий электрод", — успел он еще подумать, а потом наступило короткое беспамятство.

Короткое только для него, так как фактически прошли минуты, пока операция была выполнена.

Он вышел из кабины и подошел к пультам управления.

— Может быть, я сделаю это? — предложил Рон.

— Нет! — Фар сел перед экраном и смотрел прямо перед собой.

— Фар, что с тобой? — Ин положила ему руку на плечо. — Ничего. Иди к гомотрону и перейди на контроль. Сейчас начнем.

Она отошла к автомеду.

"А потом она улетит на Марс, — подумал Фар. — Я буду получать открытки на Новый год, открытки с красной марсианской пустыней, когда.у нас будет холодно и будет падать снег. А потом уже ничего не буду получать, потому что открытки посылаются не вечно…"

— Есть контроль, — произнесла Ин.

Фар выключил искусственное легкое и теперь думал только о серых тканях на экране, раздвигаемых концами электродов…

— Шевельнулись… мышцы шевельнулись, — сказала Ин.

"Значит, попал. Его центр реагирует, и мышцы двигаются, — подумал Фар. — Теперь маленькая поправка".

Он передвинул электрод на долю миллиметра.

— Лучше… теперь лучше. — Ин встала и подошла к нему. — Как ты себя чувствуешь?

— Вернись к пультам, — коротко сказал он.

Да, мышцы двигались, явственно увеличивая объем грудной клетки юноши.

— Посмотри на экране распределение напряжений…

— Были какие-то проблески, но погоди… — Она наклонилась к экрану. — Какой-то перепад уже есть!

Фар разомкнул контур, и импульсы из его мозга больше не шли по проводам.

— Дышит, — произнес он.

— Дышит, вправду дышит! — повторила Ин, вглядывалась в экран, словно впервые видела такой процесс. — Он будет жить, Фар!

— Поздравляю. Удалось! — сказал Рон. — Теперь нужно передать его новые параметры гомотрону, а ты, Фар, возвращайся в операционную.

И снова Фар лежал в маленькой кабине на белом столе, под огромной лампой.

Выйдя оттуда, он снова взглянул на Ин и Рона, склонившихся над пультами.

По каменным ступеням он спустился на гелиодром. Дождь перестал, и на площадке блестели лужи. "Это была трудная для нашей группы операция, — подумал он. — Жаль, что последняя".

Он повернулся к зданию и увидел Ин.

Перепрыгивая через лужи, она бежала к нему по серой площадке гелиодрома.

А.ДНЕПРОВ (СССР)

ПОДВИГ (Национальная премия)

I

Все началось неожиданно. Олла пришла взволнованная, с фототелеграммой в руках.

— Я немедленно возвращаюсь в Москву. Магнитоплан отправляется через сорок минут. Через час мне нужно встретиться с Корио.

Я удивился. Наш отпуск только начался, а что касается Корио, то он сам должен был прибыть на берег моря со дня на день.

— Что такое стряслось? — спросил я сестру.

— А вот послушай. "Олла, мне нужно с тобой повидаться. В моем распоряжении только сутки. Сегодня в двадцать два часа решается моя судьба. Корио".

— Это звучит, как в старых приключенческих романах, — сказал я.

Я знаю Корио много лет как очень умного и уравновешенного человека. Его работы по микроструктуре энергетических полей сделали его имя известным среди ученых всей планеты. Год назад Корио получил Почетную грамоту Народов Земли второй степени и звание Ученого первого класса.

В скупых строках фототелеграммы я уловил скрытую тревогу. Олла чувствовала тревогу любимого человека значительно острее, чем я. Она торопливо начала складывать свои вещи.

— Корио не пошлет такую телеграмму без всяких оснований. Если с ним все благополучно, я сегодня же вернусь, — сказала Олла. — Если же нет…

— Ну что ты! — воскликнул я, беря сестру за руки. — Что может с ним случиться? Болезнь? Опасность? Ну что еще там? Я себе просто не представляю, что в наше время может случиться с человеком. Был бы он космонавтом или летчиком-испытателем… Он ведь физик-теоретик.

— Корио не пошлет такую телеграмму без всяких оснований, — повторила Олла упорно. — До свидания, Авро!

Она подошла ко мне и поцеловала меня в лоб.

— До свидания. От меня пожми руку Корио. И еще, позвони мне вечером. Было бы хорошо, если бы у видеотелефона с тобой был и Корио.

Олла улыбнулась и вышла из комнаты. Я помахал ей рукой с террасы. Через несколько минут от Южной станции, прямо через горы умчался монорельсовый электровоз. В нем Олла отправилась на аэродром.

После обеда я спустился на набережную посмотреть на море. Набережная была пустынной, только несколько любителей морского прибоя сидели с полузакрытыми глазами и слушали, как о бетонные стены разбиваются волны. Над морем висела сероватая дымка, сквозь которую солнце казалось оранжевым. Было очень жарко и влажно. У гранитного спуска к воде я посмотрел на гигантские термометр и гигрометр. Двадцать девять по Цельсию и восемьдесят процентов влажности: как в теплой ванне.

Я долго стоял у двух колонн из стекла, которые одновременно являлись измерительными приборами и украшением лестницы, ведущей к морю. Архитектору, создавшему этот ансамбль, удалось слить воедино целесообразность и красоту.

— Если так будет продолжаться, я отсюда уеду, — услышал я голос сзади.

— А, старый ворчун Онкс! Что же тебе здесь не нравится?

Это был мой друг, Онкс Фелитов. Ему никогда ничего не нравится. Его специальность — ворчать и во всем выискивать недостатки. Недаром он член критического Совета Центрального промышленного управления.

— Мне не нравится вот это, — он показал пальцем на измерительные приборы.

— А по-моему, недурно. Архитектор, безусловно, малый с фантазией.

— Я о другом. Мне не нравятся показания приборов. Не знаю, как ты, а я жару переношу неважно. Особенно когда воздух больше, чем наполовину, состоит из водяных паров.

Я рассмеялся.

— Ну, тогда тебе нужно ехать отдыхать на север, например в Гренландию.

Онкс поморщился. Не говоря ни слова, он протянул мне бюллетень Института погоды.

— Вот читай про Гренландию…

Я прочитал:

"Пятое января. Восточное побережье Гренландии +10…" — Чудесно! Скоро там зацветут магнолии!

— Не знаю, зацветут ли. Только на памяти человечества такого еще не бывало.

Продолжая что-то бормотать, Онкс побрел вдоль набережной, то и дело вытирая платком потную шею.

К шести часам я вернулся в свою комнату и уселся у видеотелефона. Олла должна была вот-вот появиться на матовом экране прибора.