Было ещё совсем рано, но небесный прожектор делал для меня мысль о дальнейшем сне нелепой. Я быстро приняла душ и отправилась на кухню, готовить завтрак. Лонго не сказал мне, когда его разбудить и вообще нужно ли его будить. Мне хотелось, чтоб он спал как можно дольше, так как, судя по всему, ему не часто удавалось выспаться по-хорошему. Но когда я заглянула между делом в комнату, то оказалось, что постель уже пуста, а из душевой доносится шум воды. Ещё на Изумрудной я заметила, что Лонго испытывает некоторую слабость к водным процедурам. Для ормийца, которые при массе неоспоримых достоинств, тем не менее, не отличаются особой чистоплотностью, это было необычно и нравилось мне.
К тому времени, как я закончила приготовление завтрака и с подносом вошла в комнату, он уже стоял перед зеркалом в новенькой форме с поскрипывающей при каждом движении портупеей.
— Доброе утро, — улыбнулся он.
— Доброе утро, дорогой, — кивнула я, ставя на стол поднос. — Только не говори мне, что не пьёшь по утрам кофе.
— Пью, — рассмеялся он, закрывая дверцу шкафа и садясь в одно из кресел. — Особенно если мне его подают в постель.
— Что-что? — изумилась я.
— Нечего удивляться, — пожал плечами он. — У нас в участке кофе лучше всех заваривает детектив Ласи, он же и приносит мне его. А наша постель — это, в лучшем случае, койка в свободной камере или диван в помещении детективов.
— Или собственный стол.
— Или стол, — согласился он.
— Ты совсем не похож на ормийца, — заявила я. — Кофе в постель, душ три раза в день и неравнодушное отношение к собственному отражению в зеркале — это больше похоже на землянина.
— Ты не видела моего конкистадора, — усмехнулся Лонго. — Если у тебя заместитель с замашками аристократа, то приходится соответствовать. Меня всё это сначала страшно бесило, но потом привык. Клайд говорит, что у полицейского, как у президента, должен быть имидж. Я о таком никогда не слышал. Мои заместители были вполне обычными ребятами, двое из пяти — земляне, и я с ними вполне нормально работал, а потом мне прислали из Нью-Сьерра-Мадре этого барона с голубой кровью. Я смотрел на него, сдерживал злость и утешал себя только тем, что скоро наша грязь заставит этого умника снять белые перчатки.
— И что?
— Теперь я сам начинаю побаиваться уронить свой собственный имидж в глазах последнего карманника. Хотя до белых перчаток пока не дошёл. Кстати, быть может, именно поэтому он пока имеет возможность их носить.
— Значит, ты теперь вполне цивилизованный человек, — удовлетворённо кивнула я.
Лонго с удивлением посмотрел на меня. Я вдруг испугалась, что его может обидеть моё замечание, но он только пожал плечами.
— Если б не война с Алкором, мы бы до сих пор пасли баранов и стреляли из лука. Но очень плохо, когда цивилизация приходит в виде новейшего оружия. Я, когда приехал сюда восемь лет назад, знал уже десятка полтора различных языков, разбирался в технике не хуже любого специалиста и умел пользоваться всеми видами ручного оружия. Но купаться предпочитал в одежде.
— То есть как?
— На Орме так принято. Те гении, что разрабатывают сейчас лучшие в Объединении двигатели, именно так и поступают. И они лучше влезут в самую грязную лужу, чем в бассейн.
— А ты всё-таки предпочитаешь бассейн?
— Не потому, что мне это нравится, — пожал плечами Лонго. — Хотя я уже привык. Видишь ли, здесь, в Колонии, полицейский — царь и бог. Здесь всё в его руках, всё зависит от него, и всё на его ответственности. Начальник участка обладает властью, ограниченной только законом. Ни префект, ни комендант планеты, ни даже комендант Колонии не может вмешаться в его деятельность, а он, если он умный полицейский, не должен вмешиваться в нормальную жизнь участка. Но он должен быть в курсе всех дел, а дела вершатся не в притонах, где ормийский повстанец с «Поларисом» на плече будет своим парнем, а наверху, в небоскрёбах, офисах, банках, в казино, престижных клубах и ресторанах. Как меня ни мутит от всего этого, я должен принимать участие в этом спектакле, который зовётся здесь светской жизнью, я должен посещать приёмы, рауты и званые вечера. При этом я должен быть дипломатом, улыбаться, жать руки и вести умные беседы с теми, кого в прежние времена развесил бы на пальмах. Я должен там быть своим парнем, понимаешь? А у них не может быть своим тот, кто в жару ходит на общественный пляж на озере, вместо их соляриев и бассейнов.