Я покосилась на него и увидела, что он мнёт в пальцах пластиковый шарик — футляр клубковой дискеты. Некоторое время он задумчиво смотрел на тёмные кубы проносящихся мимо небоскрёбов, а потом тряхнул головой.
— Пусти меня за штурвал.
Мы поменялись местами. Он закатил шарик в небольшой бардачок под штурвалом и обернулся ко мне.
— Ты это делаешь только из любви к законам?
— Нет, — покачала головой я. — Из любви к Звёздному Отечеству. Ещё и из любви к тебе.
Он вздохнул.
— Интересно, что я теперь собой представляю? Наверняка что-нибудь не слишком заслуживающее внимания.
— Расист, — усмехнулась я. — По-твоему, внимания заслуживают только чистокровные ормийцы?
— Кто угодно, но желательно чистокровные. Хотя некоторые мутанты… Дьявол! — он ударил по штурвалу. — Я не чувствую в себе никаких особых перемен! Не мог же я так измениться за какой-то месяц и ничего не заметить!
Я задумалась.
— Насколько вероятна возможность подделки ментограммы?
— Нулевая вероятность, — помрачнел он. — Ментограмму нельзя подделать. Компьютер сперва идентифицирует личность по нескольким сотням параметров и только потом проводит ментоскопирование.
— Но расшифровку подделать можно?
Он покосился на меня.
— А ты думаешь, почему я взял клубковую дискету, а не кристалл с расшифровками? Но я ничего не понимаю в этих психологических премудростях… Ты можешь самостоятельно расшифровать последнюю ментограмму?
— Если будет подходящий компьютер, то, пожалуй, смогу.
— Только на это я и надеялся, — признался он. — В западном округе есть одна уютная психушка. Неделю назад её прикрыли из-за того, что там проводились подпольные операции по вживлению электродов в мозги этим чокнутым нейронаркоманам. Двери опечатаны, но техника вся на местах.
Флаер резко спикировал вниз, где в окружении уютного садика стояли трёхэтажные корпуса. Лонго пролетел над ними, внимательно глядя на экран, где всё, что находилось внизу, подавалось сквозь фильтры инфракрасного преобразователя. Наконец, он повёл «Олити» на снижение и посадил в небольшом квадратном внутреннем дворике. Мы выбрались из кабины и подошли к стеклянной двери, ведущей в дом. Она была не заперта на замок, и на сей раз обошлось без излишнего шума. Пройдясь по процедурным и кабинетам, мы быстро нашли подходящий компьютер. Я достала «клубок» из футляра, положила его на подставку и включила компьютер. Клубок закрутился, замерцал и от него осторожно отделились тоненькие щупальца передающих антенн. Вскоре на маленькой розетке уже сверкало крохотное солнышко, окружённое острыми иголочками ярких лучей. Кибер свистнул и начал выдавать информацию.
Мои познания в прикладной психологии были далеко не такими обширными, как хотелось бы, где-то на уровне специальной космошколы, но я почти сразу поняла, что Лонго едва не заколол себя кинжалом из-за простейшей подделки. Я не могла выдать такой чёткой раскладки, как на листе, который подсунул нам Рирм, но я хотя бы могла доверять тому, что мне удалось понять в сложной путанице формул и диаграмм, потоком катившихся по экрану.
— Да, бесценный мой. За последний год отклонения действительно возросли, — заметила я. — У вас ментоскопирование проводится каждый месяц?
— У ормийцев? — переспросил он, присаживаясь рядом и напряжённо глядя на экран. — Да. У нас психика, якобы, более подвержена мутациям под воздействием космоса. Землян и алкорцев ментоскопируют каждые полгода, пелларцев и минотавров — раз в три года, лознийцев и тиртанцев — раз в пять лет. Анубисов вообще не ментоскопируют, просто прополаскивают мозги и вышвыривают на все четыре стороны.
— Не нервничай по пустякам, — проговорила я. — Наиболее значительный скачок у тебя произошёл год назад в пределах двух месяцев, а потом постепенно-постепенно… Только это не мутация.
— То есть как?
— Так. Отклонение от общеормийского уровня произошло под воздействием не внутренних, а внешних обстоятельств. Короче, парочка хороших стрессов и, как результат, переоценка ценностей. Ты много думал в этом году, дорогой?
— Много. Пожалуй, больше, чем за всю предыдущую жизнь.
— Ну, вот видишь. От ормийца у тебя осталось восемьдесят шесть процентов. Ага, это видимо программа, составленная горцем. Тут дополнительная шкала для твоих соотечественников. Ну, любимый мой, ты зря беспокоился, а я зря удивлялась тому, как это можно остаться ормийцем на девять процентов, а вести себя так, словно только что с гор спустился. Девяносто два процента!
— Девяносто два? — он привстал и заглянул в экран, словно мог что-то там понять. — Где ещё восемь?