— Что именно?
— Я говорю только о себе, — предупредила я.
— Ну конечно!
— Я влезла в это дело по двум причинам: первая и главная: я безумно тебя люблю, а потому просто не могла поступить иначе.
— Элемент самопожертвования, да? — улыбнулся он. — А вторая и не главная?
— Очень маленькая инизменная. Обыкновенный эгоизм.
— То есть?
— Я впоследствии хочу спокойно спать по ночам, не терзаясь угрызениями совести, что бросила тебя в беде.
Он рассмеялся и покачал головой.
— У тебя даже эгоизм служит великим целям!
— Хватит философствовать! — заявила я. — Я хочу спать, но в этой чёртовой пещере собачий холод. Ночевать в капсуле ты мне почему-то не даёшь. В таком случае, вставай и пойдём со мной. Будешь мне вместо грелки.
— А почему не вместо батареи парового отопления? — съязвил он.
— Потому что обниматься с батареей — это всё равно, что целоваться с кофеваркой. Это свидетельствует об отклонении в психике и от этого лечат.
Он со смехом обнял меня и поцеловал.
— О, звёзды! — воскликнула я, изображая возмущение. — Не мужчина, а дикобраз! Ты же колючий, как кактус! Никогда не слышал, что на свете существуют бритвы? Это же ужасно! У меня такая нежная кожа! Ты же меня исцарапаешь!
— Бритва героически погибла под обломками пентхауза, — с легким злорадством сообщил он. — Так что придётся выбирать: либо мертвецкий холод, либо живой и достаточно горячий дикобраз.
Я уже вскочила на ноги и теперь с нерешительным выражением косилась то на Лонго, то на чёрный провал пещеры.
— Ладно, — сокрушённо вздохнула я. — Придётся немного потерпеть. Сколько раз я замечала: если достаточно долго болтаешься в космосе, где холодно и одиноко, то рано или поздно дойдёшь до такой кондиции, что со щенячьим восторгом кинешься навстречу крокодилу, не то, что дикобразу.
Повернувшись, я пошла в пещеру. Пройдя несколько метров в темноте, остановилась и прислушалась. Сзади раздались лёгкие, почти беззвучные шаги, затылком я ощутила тёплое дыхание и невидимые горячие руки сомкнулись у меня на груди.
V
Весь день мы спали или возились с автоматикой флаера, настраивая барахливший биосканер и гоняя рацию, которая передавала нам все переговоры на волнах, используемых полицией.
— Нас ищут, — заметила я после того, как чей-то деловитый голос закончил излагать наши словесные портреты.
— В высшей степени ценное замечание, — кивнул Лонго. — Интересно, какой дурак составлял ориентировку.
— Чем ты недоволен?
— Своим описанием. Во-первых, меня в городе знают все, включая мышей и тараканов, а, во-вторых, незачем перечислять все мои шрамы. Это слишком долго и никому не нужно. Я не собираюсь раздеваться.
— А вдруг ты пойдёшь к врачу или на пляж? — усмехнулась я.
— Да, — проворчал он. — Или в бордель.
Подняв голову, он окинул взглядом пустые небеса.
— Боишься, что нас засекут с воздуха? — спросила я.
— Тут никто не летает.
— А со спутника могут?
— Конечно, если за дело возьмется колониальный отдел безопасности Звёздной инспекции, — Лонго посмотрел прямо в зенит и произнёс каким-то странным тоном. — А они ещё не взялись. С чего бы им взяться…
— А почему ты так думаешь? Это же их компетенция!
— Ну и что! — он моментально опустил глаза на меня. — Они могут вступить в дело, только если к ним обратится с просьбой префект, комендант планеты или Рирм. Префект скорее удавится, комендант не станет делать этого, пока не исчерпает все резервы, а Рирму не позволит его ослиное самолюбие.
— А ты?
— Я? Я им раньше говорил, что нужно подключить парней из КОБЗИ, чтобы поймать заговорщиков, но теперь, когда ловят меня, мне почему-то хочется, чтоб наши джимены сидели в своих стерильных компьютеризированных коробках и не рисковали своими дорогостоящими мозгами.
Он снова занялся сканером, а я села на сидение в салоне и решила ещё немного подумать. Что-то внутри настойчиво говорило мне, что неплохо было бы чего-нибудь съесть, но я злобно приказала этому чему-то заткнуться, потому что есть всё равно было нечего. Вспомнив золотое правило всех, кто болтается в космосе без припасов в ожидании абстрактной помощи, которое гласит: «кто спит, тот обедает», я откинулась на спинку кресла и закрыла глаза.
Когда я их открыла, было уже темно. Кабина флаера была закрыта куполом, внизу проносились неясные очертания горных хребтов, а наверху темнело чёрным душным покрывалом беззвёздное ночное небо.