– Проснулась! Она проснулась!
Потребовалось немалое усилие, чтобы открыть глаза. Да, солнце светит так, будто приблизилось к земле на десяток-другой миллионов километров. Яркость лучей умножалась белыми стенами просторной комнаты, в которой я оказалась, а ещё – белыми занавесками и белым одеялом, укрывавшим моё тело до пояса.
Я скосила глаза в сторону голоса и увидела мужчину и женщину в медицинских халатах. Мужчина в два шага очутился у моей кровати, без слов нацепил на запястье какие-то металлические щипцы, подсоединённые проводом к планшету в его руках, и принялся сосредоточенно наблюдать за происходящим на его экране. Женщина проявила больше вежливости.
– Доброе утро. Вы наконец-то очнулись.
– Где я?
– Не волнуйтесь. Вы больнице.
Я закрыла глаза, вспоминая фары у самого лица, и вздохнула. И вот мы снова здесь, на больничной койке. Хорошо хоть год успел пройти. Я не придаю особого значения смене четырёхзначных чисел на календаре (можно подумать, это что-то меняет), но почему-то именно сейчас по-особенному приятно, что они разные.
– Угу. Я что-то такое и подумала.
– Всё позади. Вы провели без сознания несколько дней, приходили в себя постепенно. Что-нибудь помните?
Я напряглась.
– Колёса машины. Это последнее, что я помню.
– А последние три дня? Вы приходили в себя, недолго бодрствовали и засыпали, иногда даже что-то говорили…
– Нет… Совсем нет. Такого не помню.
Женщина понимающе кивнула и поправила выбившуюся из пучка волос светлую прядь.
– Как вы себя сейчас чувствуете?
– Хорошо. Только тело всё затекло. И можно как-то закрыть окно? Солнце…
Не дожидаясь повторной просьбы, мужчина шагнул в сторону окна и ловким движением опустил жалюзи. Стало приемлемо.
– Спасибо.
Он не ответил и вернулся к изучению планшета.
– Ваше тело восстановилось без участия вашего сознания, и это здорово, – с энтузиазмом прощебетала женщина. – Это какое-то чудо, на вас практически ни царапины. Если всё продолжится в таком же духе, дня через четыре можно будет говорить о выписке.
– Четыре дня? Я настолько в норме? В смысле, да, я чувствую себя более, чем в норме, но всё же это авария… Несколько дней без сознания…
– Это самый оптимистичный прогноз. Мы в любом случае будем наблюдать за вашим состоянием столько, сколько потребуется. Но пока есть смысл надеяться на лучшее. Даже без сотрясения обошлось.
Что-то меня в ней смущало. В ней и в её коллеге. В их лицах. И не только – сама обстановка казалась зыбкой. Может быть, от удара у меня упало зрение? Говорят, такое бывает.
– Ну… Ладно. Спасибо за хорошие новости. И насчёт самочувствия…
– Да? – оживилась женщина.
– Я как-то… М-м-м… – я простонала, пытаясь выкорчевать из себя хотя бы пару связных слов.
– Не торопитесь.
– Я странно вижу. Можно будет у офтальмолога провериться?
– Хуже? Расплывчато? В глазах не двоится? – к разговору наконец подключился мужчина.
– Я не знаю. Просто по-другому.
Парочка переглянулась. Казалось, они переговариваются без слов.
– Обязательно это устроим, – заверила женщина. – Отдыхайте, а если что-то понадобится – кнопка вызова медсестры у изголовья, вот здесь. Ах да, к вечеру ждите вашего молодого человека – он практически не отходил от палаты, но пару часов назад всё же уехал отдохнуть.
Эти слова немного развеяли чувство чего-то неправильного. Я не смогла сдержать улыбку. Женщина лучезарно, даже как-то по-рекламному, улыбнулась в ответ, вопросительно посмотрела на своего коллегу, так и не произнесшего ни слова, и они удалились, оставив меня наедине с белыми стенами.
Лежать не хотелось, так что я встала, наугад нашарила тапочки под кроватью и неуклюже проковыляла к окну, разминая затекшие мышцы. Поймать пальцами полоски жалюзи получилось не сразу – руки слушались неважно. Но в итоге я одержала победу в короткой битве за обзор и прильнула к открывшейся щели.
Судя по свету, сейчас полдень или около того. Часов в палате почему-то не было. Никогда не любила время между двенадцатью дня и пятью вечера – оно казалось каким-то неправильным, неуютным. Причём к пасмурным дням претензий не было, а вот в солнечные дни хотелось спрятаться где-нибудь подальше, потому что мир как будто замирал, и в воздухе повисало ощущение неотвратимо приближающейся беды. Особенно ощутимо тревога начинала вгрызаться в мозг, когда приходилось сидеть дома и ничем не заниматься. Впрочем, залитые солнцем городские пейзажи тоже казались картинкой-обманкой, за которой пряталось нечто, чему в моей голове не было названия.