Внутри она присела на несколько минут и помолилась за родителей. Они умерли от лихорадки, когда Эмма находилась в школе в Бате. За первым ужасным ударом последовал второй, когда она вернулась домой и обнаружила, что после выплаты всех долгов денег совсем не останется. Её приятный во всех отношениях отец унаследовал скромный доход и потратил из него каждый пенни, наряду с приданым жены, не оставив дочери ни дохода, ни приданого.
На следующий после похорон родителей день Эмме пришло письмо от вдовствующей герцогини Уоррингтон. В резких, официальных словах она предложила сироте дом в Харли. Даже в пятнадцать Эмма знала, что это означает: жизнь бедной родственницы, которой предоставили комнату и питание в обмен на разные услуги для герцогини и других членов семьи.
Если бы она была хорошенькой, то, возможно, и приняла бы предложение. Ведь в Харли бывало много всяких людей, и, может быть, нашелся бы мужчина, желающий жениться на привлекательной девушке без приданого.
Но Эмма была высокой, крупной и заурядной, с темными волосами и веснушками. Цвет её глаз постоянно менялся и никогда не сохранялся достаточно долго, чтобы однозначно назвать их серыми, зелеными или карими. Если бы она поехала в Харли, то провела бы свою жизнь – вероятно, десятилетия – как бесплатная прислуга. Само собой, её стали бы называть не иначе, как: «Бедняжка Эмма». Это в том случае, если бы её вообще замечали.
К счастью, был другой путь. Директриса школы, где она училась, предложила Эмме продолжить образование в обмен на помощь с младшими ученицами. За два года Эмма вполне сформировалась как учитель.
Ей очень нравилось преподавать, поэтому, когда директриса продала школу, Эмма стала гувернанткой. Обычно гувернантки были постарше, но это была единственная профессия, где невзрачность даже приветствовалась. Несколько лет она провела в семье преуспевающего доктора. Когда его дочери выросли и больше не нуждались в ней, она приняла новое предложение и переехала к Гарфилдам.
«Гарфилды…» Эмма вздохнула при мысли о них, поднялась на ноги и начала осматриваться в церкви. Здесь было много резьбы по дереву, а также несколько блестящих медных мемориальных досок.
Она была уже готова уйти, когда обнаружила гроб, стоящий в боковой часовне. Сосновый ящик выглядел очень уныло без присутствующих скорбящих, цветов и зажженных свечей. В самом углу, где перила соединялись со стеной, белела чистыми страницами открытая книга. Из любопытства она наклонилась ближе и увидела запись, в которой просили тех, кто помолится за душу усопшего, оставить свою фамилию и адрес.
Из ризницы появился встревоженный викарий и прошёл по проходу мимо неё. Нерешительно Эмма сказала:
– Извините, сэр. Кто был этот человек?
Священнослужитель остановился.
– Хотя Гарольд Гривз и был жителем этого прихода, он никогда не приходил на службу, поэтому я не очень много знаю о нём. Ему было шестьдесят шесть лет. По–моему, умер он от инфаркта. Похороны будут завтра.
– У него не было семьи?
– Видимо, нет, – раскланявшись с ней, викарий продолжил свой путь.
Эмма уставилась на пустую книгу скорби, где должны быть написаны соболезнования. Казалось невыносимо грустным то, что человек прожил шестьдесят шесть лет и не оставил после себя никого, кто горевал бы по нему.
На мгновение она задумалась, а кто оплачет её смерть. Затем, устыдившись жалости к самой себе, которую она лелеяла с тех пор, как получила приглашение в Харли, Эмма встала на колени около гроба и помолилась за душу Гарольда Гривза. Она представила его маленьким мальчиком. Поскольку никакой ребенок не выжил бы один, так как его нужно кормить, мыть и одевать, значит, был кто–то, кто тогда заботился о нем. В шестьдесят шесть лет, конечно, у него должны были быть какие–нибудь друзья. Ей хотелось верить, что отведенная ему жизнь была счастливой и полной удовольствий, а смерть – быстрой и легкой.
Постепенно на неё сошло умиротворение. Эмма надеялась, что мистер Гривз умирал легко. Слегка окоченев на холодном и жестком полу, она поднялась на ноги. Секунду поборовшись с собственными эгоистичными порывами, она положила букетик цветов на гроб. У нее будут другие цветы, а у Гарольда Гривза нет. Пусть душа его упокоится с миром.
Не желая оставлять страницы книги скорби пустыми, она взяла карандаш, лежащий на сгибе, и написала свое имя и адрес дома Гарфилдов. На минуту задумавшись, она также написала слова из двадцать второго псалма: «Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Ты со мною…»