— Как же так, Клавдия Петровна? — театрально, для вида и провокации, недоумевая, продолжал выполнение служебных обязанностей полицейский чин. — Сосед… покойный вам ключ доверял от своей квартиры, а вы про него ничего, как будто, не знаете… Так не бывает!
И папочку с зажатым в ней бланком протокола эдак перед грудью наизготовку — оп!
— А вот так вот! — соседка на подозрение разгорячилась вполне искренне — вероятно, от испуга, усилившегося большой волной трупного запаха, захлестнувшей всех из распахнутой двери. — Оставлял ключ бывало! Уезжаю, говорит… говорил, прости господи… в командировку, вы, мол, за попугаем присмотрите — семечек ему, зёрнышек там всяких — в коробке у него, оставлял на видном месте — водички ему, Петру, то есть — попугая так звал… Платочком клетку на ночь накрыть… А утром открыть — снять, значит, платочек-то… И вежливо так всегда… Клавдия Петровна, мол, прошу вас… То да сё… Вот ключ, мол… Показывал каждый раз, как замок открывается — работает, мол… Уезжал ненадолго всегда… Гостинчик привозил, как возвращался… Спасибо, мол, Клавдия Петровна…
— А куда он ездил?
— Не знаю! — соседка так распахнула глаза и вытянула губы в своём незнании, что любому человеку — даже полицейскому! — должно было стать ясно, что покойный сосед был не только вежливым, но и пугающим своей подчёркнутой вежливостью человеком — не допускавшим возможности лишних вопросов.
— А кроме воспитанности, других странностей за ним не замечали? — весёлый дознаватель уже развлекался соседкиным страхом.
— Да нет, как будто… Мужик… В смысле, мужчина видный…
Петровна осеклась, уловив свою чрезмерную верноподданную услужливость, чуть не столкнувшую её в обрыв сплетен про личную жизнь покойного.
— Мужчина как мужчина!
— А дома у него ничего необычного не видели?
Соседка задумчиво:
— Да нет вроде…
И сразу же, словно проснувшись и нырнув в суетливую живость:
— Да я и не смотрела там… Не ходила по комнатам-то… Как зайду, так сразу к Петру… попугаю, значит, егойному в комнату. Там его обихожу и домой! Ну поговорю с ним, с попугаем-то — он же у него говорящий! Кусачий только, страшный — носяра-то здоровый, в смысле, клюв, осторожно с ним надо, вредный, паразит… Ой! Извиняюсь… Вот…
Она так резко замолчала и с таким виноватым видом взглянула в полицейские глаза, что тот не мог не поверить — она действительно там, в чужой квартире, не задерживалась. В строгости и на дистанции держал её — их всех! — покойный. И правильно делал. Для себя правильно. А вот для следствия… Н-да!
— Не уходите. Вспомните пока, кто к нему приходил?
— Так ить…
Участковый, повернувшись и заходя в смертную квартиру, не успел заметить мгновенную бледную растерянность, перекрасившую соседкино лицо в очень уместный неживой цвет.
— Так ить это… — ещё раз повторила она машинально в закрывшуюся дверь и, быстро соображая на автомате, сразу же настроила сама себя на безопасный лад. — Не знаю я. Не видела… Не смотрела!
Показательно, как будто подбадривая себя в своей отчаянной лихости неподчинения власти, фыркнула и не спеша, гордо подняв голову, мол, надо будет — сам найдёт, пошла домой. Остальные зеваки, подбадриваемые отчётливо пугающим уже запахом смерти, тоже начали расходиться.
— Ну что там у тебя?
Это был дежурный вопрос старшего в дежурной бригаде. Вопрос был задан не предполагавшим ответа тоном, а потому тут же последовало утвердительное продолжение:
— Завязывай там… Тут не дознаватель нужен, а следователь. Труп! Довольно ясный, вроде… Сам себя порешил… Даже письмо предсмертное есть… Но! Короче, прокуратура сейчас прибудет. Расскажешь, что узнал…
— Да я и… — начал было участковый, но и он, как соседка только что, оправдываться начал в спину адресата.
Что оставалось? И участковый снова прошел на непосредственное место происшествия — в комнату с трупом, который весьма его заинтересовал ещё до вызова дежурной бригады. Чтобы попусту не «маячить» спросил криминалиста:
— Ну что тут?
Эксперт поднялся и, не переставая с интересом глядеть на покойника, безучастно пробубнил:
— Да так как-то… Пока ничего особенного.