— Откуда вы это взяли? Быть знакомым с кем-то или просто знать его — две большие разницы. Кто-то, кого я абсолютно не помню, встретит меня случайно на Крещатике и скажет приятелю: «Слушай, а ее знаю! Официантка из «Пиров Лукулла»… Но это не означает…
— Виноват, Лилечка. Наверное, мне очень захотелось выдать желаемое за действительное… Не помните, они ушли из ресторана втроем? И кто, интересно, расплатился за ужин?
— Если не ошибаюсь, владелец галереи. Он всегда очень неплохо оставлял на чай. А поднялись из-за стола…Кажется, дружненько так, все вместе…
— С меня коробка конфет, Лилечка. И давайте я куплю ее тут же, не отходя от кассы. Говорите, какие у вас самые-самые любимые?…
Я галантно взял Лилю под локоток, и мы вдвоем направились в отдел кондитерских изделий «Вест-Оста»…
Без знакомства с владельцем картинной галереи «Сальвадор» мне не обойтись. Надо составить представление об этом человеке, попытаться понять, что, кроме любви к искусству, связывало его с Модестом Павловичем Радецким. Ладно, вздохнул я, придется изобразить из себя страстного почитателя живописи, скорее всего — какой-нибудь суперсовременной, модерновой, а там уж видно будет.
Галерея располагалась недалеко от дома Булгакова и занимала нижний этаж весьма обветшалого и довольно угрюмого строения, чье появление на свет наверняка датировано еще позапрошлым веком. Всего за пять гривен — именно столько стоил входной билет, мне предстояло получить эстетическое наслаждение от непонятной мазни неведомо каких авторов — это я понял сразу, едва лишь очутился в первом из двух небольших залов. Подолгу простаивая перед каждым суперавангардным холстом, я делал задумчивое и непроницаемое лицо, каковое и приличествовало иметь тонкому ценителю всех этих формалистических изысков. Со стороны, наверное, это так и выглядело, по крайней мере, старушенция, которая бдительно охраняла эти шедевры, по которым плачет Лувр, Эль Прадо и Эрмитаж, косилась на меня с видимым уважением.
В залах, в общем-то, было безлюдно — кроме меня, еще три-четыре человека, скорее всего, приезжие, которые от нечего делать сунули нос сюда. Они с трудом подавляли отвращение и скуку, довольно таки зримо проступавшие на их кислых физиономиях. Дальнейшее знакомство с экспозицией все более убеждало меня в мысли, что нашим доморощенным авангардистам до Сальвадора Дали, любимого, по всей вероятности, художника владельца галереи, так же далеко, как от Андреевского спуска до Майдана Незалежности — причем на четвереньках и задним ходом.
Храм искусства тесноват — всего три смежных, «трамвайчиком», комнаты. Самая дальняя, к которой ведет короткий, как обломок спички, коридор, это, кажется, служебный кабинет. Он сейчас интересовал меня куда больше, нежели весь этот апофеоз новаторства, который прямо-таки кричал со стен и на который так тянет людей, не умеющих толком нарисовать человеческое лицо, ладонь с пятью пальцами или ступню — тоже, как ни странно, с пятью пальцами. Наверное, кто-то всемогущий, умеющий читать мысли такого хорошего человека, как я, мне посочувствовал: из кабинета вышла джинсовая дама неопределенного возраста, с длинными, позавчера, видимо, причесанными волосами, неподведенными глазами и губами без всяких следов помады. То ли сама творит нетленку, то ли просто отирается при юных, а, может, и не очень юных гениях. Меня б лично устраивал третий вариант — особа, приближенная к любителю бывать в «Пирах Лукулла». Взлохмаченная дама на ходу прихлебывала кофе из разового стаканчика — совершенно чужой для «Сальвадора» человек этого бы себе не позволил.
Когда дама поравнялась со мной, я поднял на нее глаза, рассеянно улыбнулся и вымолвил:
— Весьма любопытное собрание… Очень, очень приятное впечатление!
— Правда? Вам нравится? — тут же откликнулась она. Правая рука с разовым стаканчиком остановилась на полпути ко рту, а дама весьма экспрессивно продолжила: — Действительно, практически все работы — совершенные!
— Ну, знаете ли, — я намеренно отважился на слегка снисходительную усмешку, — Рембрандт, кажется, любил говаривать, что нет совершенных работ, а есть просто работы законченные.
Моя эрудиция ее приятно удивила:
— Вы, полагаю, тоже художник?
— Если бы… Но к живописи весьма неравнодушен, в некотором роде коллекционер.
— А что именно собираете?
— Авангард. И еще — иконы…А эта галерея меня определенно потрясла. Весьма компактная, но с успехом потягается с каким-нибудь большим выставочным залом. Работы подобраны с безупречным вкусом. С удовольствием снял бы шляпу перед тем человеком, который, как отец родной, выпестовал это чудо.