Однако блаженства поубавилось, когда я с Эраста Фандорина, у которого все получалось на редкость ладно да складно, переключился на самого себя. Разница между нами, двумя сыщиками, примерно такая, как между книжной жизнью и жизнью всамделишной.
Я вздохнул и подумал, что если шахматные фигуры расставлены и первые ходы уже сделаны, то партию надо продолжить и доиграть до конца.
Который, интересно, час? Ага, уже половина восьмого, а «фирмачки» до сих пор нет. Легка, однако, на помине — в дверном замке сделалось шевеление, озвученное тихим скрежетом, а там уж и Алина усталой, выбирающейся на берег уточкой протопала по коридору. Чуть погодя с кухни донеслось шуршание целлофановых пакетов — молодец, запаслась, видимо, кое-чем к ужину. Потом, наконец, референт президента крупной и разветвленной фармацевтической фирмы заглянула в гостиную — на запах, видимо, жареного арахиса, который я заблаговременно и честно поделил поровну.
— Почему молчим, сударыня? Фирма процветает? Или прогорает?
— Не спрашивай! Дурдом!
— Неужто, как в старые времена, аврал? К нам едет ревизор?
— Не ревизор, а иностранные партнеры.
— Издалека?
— Из Швейцарии.
— У-у-у… Шефу, небось, в подарок «Роллекс» везут… Как он, кстати, не пристает к своему референту?
Алина бросила на меня взгляд человека, у которого лопается терпение.
— Эд, ты всегда был таким ревнивым и подозрительным?
— Только сейчас, Алина! Когда в моей жизни появилась ты.
И хоть я произнес это дурашливым тоном, доля правды в моем ответе присутствовала. Алина ведь не просто красивая, а и очень сексапильная девчонка. Мужики на таких облизываются, как голодные волки на овечку.
— Кстати, суббота и воскресенье у нас объявлены рабочими днями.
— Из-за швейцарцев?
— Да. Если они проникнутся к нам доверием, то подпишут договор на поставку каких-то новых суперлекарств. Сделка обещает быть очень выгодной. В отделах шепчутся, что тогда зарплату поднимут в два, если не больше, раза.
— Значит, ради гостей твой шеф разобьется в лепешку. Он не советовался с тобой, кого из ваших самых красивых девочек подложить в постель самому главному швейцарцу? Лично тебе ни на что не намекал?
— Эд, ты больной на всю голову! — вспылила наконец Алина. Гордо выпрямясь, она собралась ретироваться на кухню, но я решил укротить ее праведную ярость древним, как мир, способом — словно подброшенный катапультой, расстался с креслом, нежно сгреб ненаглядную свою подружку в охапку и, преодолевая сопротивление, торопливо понес в спальню.
Тахта-сексодром приняла нас, как взлетно-посадочная полоса — «Мрию» с «Бураном» — я снизу, Алина на мне. Ложе любви отозвалось на наше совместное падение радостным и понимающим скрипом.
Наверное, мне придется еще раз навестить Платона Платоновича Покамистова, хоть к его предположению, что с Радецким мог свести счеты обманутый муж некоей прекрасной дамы, и Уласевич, и я отнеслись с изрядным скептицизмом. Но, если здраво рассуждать, станет столь уважаемый, уже в сединах человек зря бросаться словами? Прав он или не прав, но мне лично нужно убедиться, стоит ли принимать в расчет эту версию или нет. Опять же, интуиция. Она подсказывала мне, что Покамистов искренен не до конца. Существует то, о чем он предпочитает умалчивать. В конце концов, я позвонил ему и попросил о встрече. Есть, дескать, повод, представляющий для него несомненный интерес.
Встретил меня Платон Платонович радушно. Мягко ожег огнем синих глаз, с которыми удивительно хорошо гармонировало темно-рыжее, цветом даже больше в усердно начищенную медь полыхание бороды.
— На сей раз я к вам как к модному портретисту, — несколько кокетливо произнес я.
— Ох, Эд, не люблю я, когда меня так величают, — на полном серьезе возразил Платон Платонович. — «модный» вовсе не синоним «искусному» или «талантливому», словцо это больше в родстве с таким понятием, как «преходящий». Я себя не переоцениваю, но мне не хотелось бы, чтобы обо мне и моих портретах забыли уже завтра.