Ксения Витальевна на мгновение запнулась, и я подсказал:
— …Либерии.
— Да-да, Либерии.
— Вы его… любили? — осторожно спросил я.
Реакция на этот лобовой вопрос могла воспоследовать самая разная, но она ответила просто и ясно:
— Безумно! Знаете, Эд, любовь бывает всякая — любовь-наваждение, любовь-затмение, любовь-страсть. А у нас… А у нас была любовь двух зрелых, кое-что уже повидавших людей, которые наконец-то нашли друг друга. Причем мне было легче, чем Модесту. Он мучился тем, что разбивает нашу семью.
— Извините, но я никогда не умел представить дядю… женатым человеком. Мне всегда казалось, что это холостяк до мозга костей. Он, между прочим, любил повторять: «Я из тех мужчин, кому посчастливилось не жениться».
— Однажды Модест произнес эти слова и при мне, — грустно улыбнулась Лаврухина. — Но тут же поправился: «Знаешь, я был неправ…»
Она поколебалась, потом все же достала из красивой кожаной сумочки сложенный вчетверо листок бумаги. Я развернул его. Это было типовое заявление в РАГС о регистрации брака. Графы заполнены каллиграфическим почерком Радецкого, внизу две подписи. Не поставлена только дата.
— Да-да, — кивнула Ксения Витальевна, и носик ее сморщился, как у котенка, который приготовился чихнуть, — она чуть-чуть не заплакала. — За месяц до его гибели мы решили соединить наши судьбы, и сделать это в марте — Модест очень хотел, чтобы вы обязательно при этом присутствовали. Я даже шутливо ревновала его к не известному мне племяннику. Была и другая, менее важная, но достаточно весомая причина — мне надо было навестить тяжело хворающую маму. И я уехала на три недели в Россию. В Екатеринбург. А когда возвратилась, Модеста уже не было в живых.
Ей было тяжело говорить, мне было тяжело слушать. На секунду захотелось рассказать Ксении Витальевне, что я получаю письма от дяди, но… зачем? Пока в них ни слова о его поздней и, несомненно, настоящей любви.
— Простите, что лезу не в свои дела, но…
— Что — но, Эд? — Лаврухина испуганно посмотрела на меня.
— Извините, но мне просто необходимо знать, какова была реакция вашего мужа. Наверняка он болезненно воспринял то, что происходило. И… вряд ли ему хотелось отпускать вас от себя.
— Но зачем вам это, Эд?
— Поверьте, не ради прихоти и не ради праздного любопытства…
Наверное, в том, что мне это действительно необходимо, ее убедил не смысл сказанного мной, а та серьезная интонация, которая прозвучала в моем голосе.
— Лаврухин — серьезный, основательный бизнесмен, отними у него бизнес, и ему незачем станет жить. Он прекрасно вписался в свой мир с его жестокими, а порой даже страшными законами. Впрочем, дома на эту тему он практически не распространяется. Но меня Геннадий любил, хотя, если бы существовала дилемма, я или бизнес, он, думаю, выбрал бы последнее. Не знаю, сам ли он догадался, что я увлечена, или доброхоты, как это часто бывает, открыли ему глаза, но он организовал за нами слежку. Привлек частного детектива из агентства «Смотри в оба»… Мы встречались с Модестом у него дома, так сыщик этот нас даже сфотографировал — мы у подъезда, мы на балконе… Простите, Эд, но мне не очень-то хочется об этом вспоминать…
— Муж устраивал вам бурные сцены?
— Да, было… Но я ему сказала: «Ты просто чуть-чуть опередил меня… Еще несколько дней, и я бы сама сказала тебе: «Между нами все кончено… Я ухожу».
— А он — что?
— Он, в общем-то, умеет держать себя в руках. Он предупредил меня тихим спокойным голосом, но мне стало почему-то так страшно, что даже мурашки побежали по коже: «Не торопись, подумай хорошенько. Дело в том, что ты с ним не будешь никогда…» Тут он сделал долгую паузу и лишь после тягостного молчания добавил: «…счастлива».
— Это прозвучало как угроза?
— Не знаю. Но мне в тот момент действительно стало очень не по себе.
— Он мог решиться на то, чтобы отомстить Модесту Павловичу?
— Убить его? Нет! Он бы на это не пошел… А… А почему вы меня об этом спрашиваете? Вы… думаете, что Модест погиб насильственной смертью? Но мне в прокуратуре сказали, что он покончил с собой.
— Нет, Ксения Витальевна, дядю и вправду убили. И у меня есть веские основания предполагать это.
— Но почему вы так решили?
— Как-нибудь потом. Видите ли… Мне самому еще надо во многом разобраться. Пожалуйста, никому о встрече со мной и нашем разговоре не рассказывайте.
— Вы подозреваете Геннадия? Что он это сделал сам? Или нанял убийцу?
— Оскорбленный муж иногда готов на самые крайние меры.