Я не из слабонервных, но, ей-Богу, мне стало не по себе. Кадр из какого-нибудь зловещего триллера — мучительно выкаченные глаза повешенного, его синий язык, упершийся в правый уголок рта, прямые неподвижные ноги в дорогих, явно из бутика, туфлях. У меня не было никаких сомнений в том, что передо мной именно Игорь Иванович Лучин. Он мертв, он окончательно, бесповоротно мертв и никогда уже и ни о чем мне не расскажет.
Я внимательно всмотрелся в лицо мертвеца. Хоть оно и обезображено гримасой смертного удушья, но сразу видно, что это был красивый мужчина, причем на самом пике жизненной формы. Высок, поджар, густые курчавые, с кое-где намеченной проседью волосы носят следы недавней, может, вчерашней, стрижки. Кожа гладкая, загорелая — посещал, стало быть, солярий или плескался в океане где-нибудь в Таиланде или на Шри-Ланке. Что ж, вздохнул я, таким красавчикам, причем далеко не бедным, сам Господь Бог велит любить девочек. И потом, бывает, наказывает за эти грешные пристрастия.
Делать мне здесь было решительно нечего. И задерживаться никак нельзя. Уходя, я отметил, что в мастерской Лучина царит тот беспорядочный порядок, который присущ всем мастерским всех художников мира. Значит, те, кто сунул Игоря Ивановича в петлю, никаких других целей, кроме этой, не преследовали.
Мне нужно было покинуть этот мышиного цвета дом абсолютно незамеченным. Постоял в прихожей, прислушался — вроде бы тихо. Протер носовым платком внутреннюю и внешнюю ручки двери, аккуратно притворил ее, ту же манипуляцию проделал с кнопкой звонка, а потом постарался убрать свои «пальчики» даже с ручек общей двери. Береженого, знаете ли, Бог бережет.
Кажется, мой визит Лучину не привлек ничьего внимания. Я направился к машине, которую припарковал за углом, где на отстое находился еще добрый десяток иномарок.
Трогаясь с места, я еще не знал, куда поеду. Но подумал, что, как честный гражданин, должен известить кого следует о том, чему нечаянно стал свидетелем. Вальдшнепов отпадал сразу, он, глядишь, заподозрит меня, и вполне обоснованно, в чем-то нехорошем: странно, но там, где Хомайко, там почему-то обязательно покойник. Вчера, сегодня…
Я поступил просто: приметил на Шулявке таксофон, возле кого ни души, набрал «02» и, приложив к губам листок из записной книжки, замогильным голосом сообщил:
— На улице Саксаганского, — далее назвал номер дома и квартиры, — обнаружен мертвый человек. И тут же, не дожидаясь ответного «Кто вы? Представьтесь?», повесил трубку.
День, если не считать моего последующего звонка в прокуратуру, прошел на редкость бездарно: я валялся на тахте с книгой, равнодушно смотрел телепередачи, а вечером, не дождавшись Алины, хлопнул с горя полстакана водки и крепко уснул. Да, по поводу звонка Вальдшнепову. Владимир Юрьевич весьма сдержанно похвалил меня за проницательность: телефон Уласевича действительно кто-то поставил на прослушку.
— Означает ли это, что «засветился» и я?
— Вполне возможно. Будьте поосторожнее, Эд.
Мне очень хотелось как-то понять, знает ли Вальдшнепов о повешенном (что это не самоубийство, я, как и утром, нисколечко не сомневался) художнике и коллекционере Лучине. Но тот ни словом об этом не обмолвился, а задавать какие-либо наводящие вопросы с моей стороны было бы глупо.
Кстати, дверной замок я поставил на «собачку» ради того только, чтобы узнать, когда явится домой Алина. Поэтому, когда сквозь сон услышал несколько подряд музыкальных трелей, то, подхватившись, решил, что на дворе всего лишь поздний вечер.
Однако там стояло уже раннее утро, вернее, истаивали предрассветные сумерки.
— А не правильнее ли было бы сразу отправиться на работу? — ровным, спокойным голосом предложил я.
— Прости, Эд, что так получилось, — виновато пролепетала она, а я принялся изучать ее так внимательно, как, видимо, добросовестный экскурсант знакомится с музейным экспонатом. Впрочем, даже беглый осмотр этой загулявшей особы свидетельствовал бы не в ее пользу — одни темные круги под глазами, которых она не отводила от меня, хотя ей очень бы хотелось их спрятать, чего стоили! И вообще подружка моя выглядела очень уж потерянно!
— Беда с этими швейцарцами, — вздохнул я. — Привыкли они там у себя в Женеве работать ночь напролет.
— Культурная программа… затянулась, — ничего себе оправдание!
— В каком музее были? — вежливо осведомился я.
Алина, потупясь, молчала.
— Если честно, то…Расскажи, Алинушка, где была, расскажи, Алинушка, кому дала?
— Никому.
— Даже высокий гость из альпийской республики получил от ворот поворот?