Господи, да эта девчонка признается мне в любви!
— Я тоже сразу на тебя запал, — вполне честно, если не считать того, что в моей жизни после этого была Алина, признался я. Вобрал в себя млечный запах ее кожи и осторожно поцеловал в гладкую беззащитную шею.
— Эд, никогда больше так не делай! — воскликнула Зоя и зябко передернула плечами. — У меня от этого по всему телу мурашки.
Я забрался ей под рукав ветровки и кофточки — и точно, рука Зои покрылась гусиной кожей.
— Ну, теперь твоя ахиллесова пята мне известна, — зарычал я и заткнул Зое рот поцелуем.
И, едва оторвавшись от ее губ, понял, что опять, как пионер, готов. Опять посадил Зою к себе на колени, но на сей раз не лицом ко мне, а спиной. Теперь она держалась руками за переднее сиденье, а я, схватив ее за талию, помогал совершать ей простые движения, подбрасывая Зою к потолку салона, иногда казалось — в самое небо, а она неизменно приземлялась в заданной точке. Мы продолжали возводить свайный домик нашей любви, причем с еще большим рвением — несколько усовершенствованная позиция одарила нас более глубоким, предельно глубоким входом-погружением.
Когда возвращались в город, мне очень хотелось сказать Зое, что вот сейчас мы проезжаем мимо моего дома, но я не сделал этого, потому что пригласить ее в гости, оставить у себя не мог. Жилище мое еще не остыло от предыдущей любви, а сам я, несмотря на определенную легкость в отношениях с женщинами, отъявленным циником все же не являлся.
— Зой, а почему ты пошла в «Пиры Лукулла» официанткой? Не по призванию ведь?
— Нет, конечно. Я студентка университета и должна оплачивать учебу, родители помочь мне не в состоянии.
— На каком же ты факультете?
— На юридическом.
Я мысленно чертыхнулся — везет же мне на юристов, состоявшихся и еще не состоявшихся.
— Куда же мне тебя отвезти? Папа с мамой, небось, волнуются…
— На Печерск, Эд. А живу я одна. В квартире, которая досталась мне по наследству от бабушки…
Удивительно, но голос мой Блынский узнал сразу — никогда, между прочим, не подумал бы, что у меня какой-то особенный, незабываемый тембр.
— Артур, вы? Рад вас приветствовать. А я уж, грешным делом, не надеялся, что когда-нибудь выйдете на связь.
— Ах, Морис Вениаминович, проблемы, дела. Некогда спокойно вздохнуть, в общем, все как у всех.
— Согласен, Артур, наше время к покою не располагает.
— Так вот, чтоб не отнимать у вас драгоценные минуты, Морис Вениаминович — я очень рассчитываю на вашу помощь.
— Подумали, взвесили?
— Именно так. Без вас мне не обойтись. Посему горю желанием с вами встретиться. Назначайте, где.
— Там же, где и в прошлый раз. Сегодня. В четыре пополудни. Устраивает?
— Более чем.
О месте и времени предстоящей встречи я тут же сообщил Вальдшнепову.
— Хорошо, Эд, — сказал он. — Спасибо, что не забыли.
До четырех оставалось две минуты, а я уже сидел за столиком в маленьком, но дорогом ресторанчике на Подоле, и даже успел заказать себе кофе-«капучино» и пирожное. Блынский же оказался пунктуальным, как немец: ровно в четыре он приветствовал меня кивком головы, уселся напротив.
— Кофе? Чай? Или чего-нибудь покрепче? — осведомился я.
— Сок. Какой-нибудь натуральный сок, Эд.
До меня не сразу дошло, что что-то не так. Наверное, это отразилось на моем лице, потому что Блынский усмехнулся. Однако уже через несколько секунд все встало на свои места. Я вполне допустил, что ослышался. Или Блынский просто перепутал мое имя с каким-то другим.
— Вы, кажется, назвали меня Эдом? — Я уставился на него взглядом, полным недоумения.
— А как иначе, если вы и вправду Эд, а не Артур? — расхохотался он, и никакой враждебности ни в смехе его, ни во всем его облике я не уловил.
— Но меня действитель…
— Полно притворяться, Артур, который на самом деле Эд, и который на самом деле получил наследство, только не от родного отца, а от родного дяди. Хотите, назову имя вашего великодушного родственника?
— Конечно.
— Модест Павлович Радецкий. Кстати… — Он замолчал, так как к нашему столику приблизился официант.
— Пожалуйста, соку. Апельсиновый подойдет? И…
— И больше ничего. Сладкое, к сожалению, не ем… Так о чем я? Ах, да. Я немножко знавал вашего дядю. Глыбистый был человек, профессионал, каких поискать.
Дело, черт возьми, приобретало совсем другой оборот, и теперь я плохо представлял, как себя вести.