— Давайте тогда к нам, — пробубнил Филимон и получил одобрительный взгляд Дашуни. Она отправилась бы к чертям на кулички, лишь бы шагать плечо о плечо с этим мужчиной.
— У нас или у вас, а дрова сами из лесу не придут, — буркнул Графин, думая о том, что как замечательно, когда подбирается чисто мужской коллектив. Ему до зубовного скрежета надоели эти капризные и влюблённые женщины!
Глава девятая,
в которой носорога бьют по морде чайником
На первый взгляд соседняя поляна казалась меньше той, где обосновалась троица кладоискателей. Впечатление было обманчивым. Добрую часть поляны занимали две большие палатки, синий и оранжевый цвета которых необычайно оживляли природный фон. Позади суперсовременных палаток, как продолжение звучащему гимну совершенства, стояли два огромных японских мотоцикла. Один — чёрный Сузуки, второй — зелёная Хонда. При таком впечатляющем антураже даже трава на поляне выглядела гуще, березы кудрявее, а очаг мощнее и основательнее. Понятное дело, что огонь в кострище был высок, оранжев и необычайно-ярок.
Алиса сидела на складном стуле, принадлежащем Данилу, и задумчиво наблюдала за языками пламени. Она находила костёр восхитительным, но слишком обжигающим для её лица, а потому держалась чуть поодаль от общества. Хозяин стула с гитарой в руках полулежал на голубом коврике-каремате, извлечённому из-под спального мешка, по случаю посиделок. Обратив слегка меланхоличный взор в не продираемый кустарник, Данила рассеянно перебирал струны. Алиса находила «рояль» немного расстроенным, но звучащая мелодия была приятна уху.
Компанию гитаристу составляла Кристина. Она присела рядом с ним на матраце и, что выглядело совсем необычно, улыбалась.
Монументальный Филимон возлёг прямо на траву, чем не преминула воспользоваться Дашуня. Она как бы нечаянно уронила куртку, нагнулась подобрать и опустилась рядышком, после чего стала проказничать, щекоча сухой травинкой грудь монумента. Время от времени живая статуя похохатывала и мотала конечностями, задевая валяющиеся в траве кружки-миски. Следовавшая за непроизвольными телодвижениями какофония заставляла Алису морщиться но одухотворенная физиономия Дашуни примиряло со сложившимися обстоятельствами.
Эдик уселся неподалёку от Кристины, поблёскивая в её сторону стеклышками очков. Рыжую макушку ухажёра прикрывала эмалированная миска с голубым цветочком на боку, в зубах студент держал ложку. Сей свирепый вид адресовался Графину, со значительным видом суетившемуся возле котелка и не умолкающему ни на минуту. Сейчас он занимался просвещением темной Даши.
— …я повторяю: разделывать рыбу нужно на дубовой доске! — Он выхватил из травы деревянную доску и помахал ею над головой Громовой. — Для настоящей ухи нужна рыба, луковица и соль. Всё!
— Когда же будет эта луковица и соль? — сорвался на фальцет Эдик.
— Картошечки не хватает, — протянула сестрица, пощекотав травинкой у Филимона под носом. Тот громыхнул посудой и сладострастно чихнул. Три раза.
— Девочки, — Графин обратился к молчаливой Шуйской, — мы же не рыбный суп варим, а уху.
— Лавровый лист, — пробормотала Алиса. — Нет?
— Эти женщины… — протянул Эдик. — Но чёрного перца горошком я бы добавил.
Народ принюхивался. Уха пахла соблазнительно. Филимон отбирал у Даши травинку, а та нипочём не отдавала. Недовольная Кристина метнула в брата половник. Попала, ясное дело, в одну из мисок. Звонкая песнь пустой посуды достигла кульминационного момента и пошла на снижение.
— Пахнет вкусно, — призналась Громова.
— Скоро уже.
Графин уселся рядом с Эдиком. Жестом фокусника извлек из-за спины архиважную в деле ухи дубовую доску и принялся кромсать на ней укроп. Народ из последних сил терпел, по состоянию духа готовый уничтожить укроп без священного варева.
— Еще чуть-чуть. — Повар высыпал зелень в побулькивающую уху, бережно прикрыл кулинарный шедевр крышкой и с помощью Данилы снял закопчённый котелок с перекладины.
— Кому налить? — спросил Графин и потянулся за половником.
Шесть железных мисок с драматическим лязгом столкнулись чуть ниже его талии. Потенциальный евнух едва успел отшатнуться.
— Э-эй, голодающие, не делайте из меня инвалида!